Доклад Боба на слете юных астрономов в Планетарии о фазах Луны признан одним из лучших. Лика занимается своими делами и больше не привязывается, да и Анатолий Русаков не приходит к ним, не лезет с поучениями. Даже Женька и Гарик перестали дразнить «полетом на полюс». Боб блаженствовал бы «на все сто», если бы его не точил червь сомнения.
Агния Львовна торжествовала. Как только приходили гости, она тотчас шумно принималась рассуждать о талантах, определившихся с детских лет. Назывались имена гениальных ученых, которые уже в детстве самозабвенно увлекались тем, чем потом прославились на весь мир, на вечные времена.
«Не хочу быть нескромной и не буду в присутствии сына говорить о „детской гениальности“, но за примерами ходить недалеко. Взять хотя бы Боба! Он типичный пример ребенка с гениальными задатками!»
»Лика все это время была очень занята и редко появлялась при гостях. Но однажды она услышала эти восторженные рассуждения матери и возмутилась. После ухода гостей она зазвала мать в свою комнату, плотно прикрыла дверь и сказала:
— Мам, я тебя очень прошу… Неужели ты не понимаешь, что своими славословиями ты выбиваешь Бобку из нормальной колеи, на которую он едва-едва ступил? Анатолий прав. Наш Боб — бесхарактерная тряпка. С хорошими он хороший, с плохими он плохой. Надо же в конце концов воспитывать у парня твердый характер. Анатолий советовал…
— «Анатолий говорил, Анатолий советовал»!.. Я не желаю, ты слышишь, я не желаю больше слышать ни одного слова о твоем Анатолии! С меня довольно! Твой отец — педагог, доцент, его лекции о воспитании пользуются огромным успехом. А какой-то шоферишка берется поучать! Он сам из каких-то подонков, судился и меряет всех на свой аршин!
— Мама!
— Что — мама? Кто мне советовал отправить Бобика в колонию? Твой Анатолий. Кто травмировал душу мальчика? Тоже Анатолий. Подумать только, ему ничего не стоило втоптать в грязь честь нашей семьи. Боже мой, так ужасно клеветать на нашего Бобика!
— Но ведь это же правда!
— И ты с ним заодно? Стоит лишь появиться в нашей квартире этому бригад милиционеру, и Бобик меняется в лице, а у меня начинается ужасная мигрень. Папа нервничает. Ты хочешь, чтобы у твоего отца был инфаркт? Ты хочешь отправить меня в могилу? Ты этого добьешься! Чтобы ноги этого Русакова не было в нашем доме, чтоб я его голоса не слышала по телефону! Он враг нашей семьи!
— Мамочка, что с тобой? В своем ли ты уме?
— Да как ты смеешь мне возражать в таком тоне? Я-то в своем уме, а ты? Вот оно — тлетворное влияние этого Анатолия Русакова. Я, как мать, требую от тебя, чтобы раз и навсегда ты прекратила знакомство с ним. И если у тебя не хватает на это характера — а я не еле пая, я вижу, что ты, как кошка, влюблена в него, — то это сделаю я сама…
— Мама, одумайся! Ты хочешь поссорить меня с теп, кто спас меня от негодяев, вытащил Боба из ямы, наконец— спас нашу машину… Ведь Боб снова ожил и преуспевает только благодаря Анатолию. Вспомни историю с твоей сумочкой, с картами!
— А я утверждаю, что твой Русаков — несчастье нашей семьи!
— Ты говоришь чудовищные вещи! — воскликнула Лика, вытирая слезы. — Ты чудовищно несправедлива! Бобку хотели сделать соучастником в ограблении квартиры. Анатолий помешал этому. Бобку терроризировал Пашка. Анатолий освободил Бобку от вредного влияния Пашки. Боб стал исправляться. Надо благодарить Анатолия, а не ругать.
— Как это так «освободил от Пашки»?
— А так, что Пашку отправили в воспитательную колонию.
— Не знаю, не знаю… И все же я требую, чтобы Русаков не звонил, не приходил… Он действует мне на нервы. Это не твоего круга человек.
— Мы комсомольцы, он мой товарищ, мы выполняем одно комсомольское поручение, как бригадмильцы.
— Ну как ты можешь об этом всерьез говорить? Моя Лика —бригадмилец! Анекдот! Я сейчас же позвоню в милицию и потребую, чтобы отменили это головотяпство. Нашли для интеллигентной девушки занятие— бригадмильство!..
— Этого не будет. Ты знаешь, мама, какой упрямой я могу быть… Оставим эту тему… Анатолий не появится у нас в квартире, можешь быть спокойной, но дружить с ним я буду.
— Ах, так? Пусть с тобой поговорит отец. Пусть и он отвечает за твою судьбу!
Уходя, Агния Львовна с силой распахнула дверь. Толчок бросил Боба на колени.
— Ты?.. Что случилось? Или ты подслушивал?
— Подумаешь, секреты… орете на всю квартиру.
— И ты подслушивал? Нехорошо! Скажи, как называет папа тех, кто подслушивает?
— К черту! Оставь меня в покое, слышишь? Учи свою влюбленную дуру!
Лика размахнулась и влепила брату пощечину.
— Проси сейчас же прощения, дрянь! — вскипела Агния Львовна, наступая на Боба.
— Не буду! Идите вы…— огрызнулся Боб, отступая к двери.
А еще через час Агния Львовна униженно просила:
— Ну, Бобик, миленький, ну прости свою мамочку. Я понимаю, твое поведение — результат психических травм. Но ведь и я нервничаю. Надо сдерживаться. Ну обещай держать себя в руках. Ну поцелуй свою мамочку…
— Занукала!
Боб снова чувствовал себя царьком в доме.
3
Боб сидел в своей комнате за столом, свистел и тихо напевал: «Все хорошо, прелестная маркиза, все хорошо, все хорошо». Неужели правда, что Пашку отправили в колонию? Если взяли Пашку — то это «очень даже хорошо, хорошо-отлично». Но за что взяли? Если за спекуляцию Рудиной музыкой на рентгеновской пленке со скелетами, то «хорошо-отлично». А если за воровство в книжных магазинах, если узнали про кражу денег у старушки в магазине, то очень и очень нехорошо… Этот Пашка может наговорить и про него, Боба…
Неизвестность стала невыносимой. Боб (эх, была не была!) отправился на разведку на Пашкину квартиру.
Мать Пашки встретила Боба воинственно:
— Как? Тебя еще не забрали?
— Меня? — Боб сразу смертельно испугался. — Зачем? За что?
— И ты еще спрашиваешь! Будто сам не знаешь. Ага, допрыгались голубчики! Так вам и надо! Из-за вас, чертей, самой можно влипнуть…
— А Рудя тоже?..
— Какой Рудя? Никаких я Рудей Миличей не знаю и знать не хочу. Черт его знает, откуда Пашка пластинки доставал. Я так и сказала Русакову.
— Значит, Рудя в Москве?
— Я же сказала милиции — ничего не знаю… Наверное, в Москве пижон…
— Так где же сейчас Пашка?
— А тебе, чурбан, адресок его колонии требуется? Хочешь сам туда явиться на исправление? Ты лучше прямо в тюрьму двигай!
— Что вы? Зачем?
— А затем, что были вы с Пашкой одна шайка-лейка. Пашку забрали — и тебе туда же дорога. А Пашка какой? Молчит, молчит, а потом молчать не станет. Отвечать за вас, за всех дураков? Нет. Ты его подбивал, ты пограмотней. А он уши развесил. Все расскажет.
