— Вот твоя первая расписка на тысячу рублей, — сказал Милич и помахал над головой бумажкой.
— Моя расписка? Да ты ее порвал при мне.
— Если не ослеп — посмотри.
Боб приблизил глаза к бумажке и обомлел. Это была его расписка, та самая, которую он давно написал на квартире у Руди. Когда был принесен ключ от машины, Рудя ее порвал.
— Так вы же ее разорвали, — жалостливо вымолвил Боб, переходя на «вы».
— Тогда я порвал другую бумажку, а ты поверил!
— Отдай, отдай! — заорал Боб истошным голосом и бросился на Рудю.
Милич не ждал такого яростного напора от упитанного, неуклюжего, малоподвижного подростка и еле спас расписку, высоко подняв ее над головой.
— Кричи сильнее, чтобы твой отец услышал. Вот будет ему сюрприз!
Боб сразу обмяк.
— Чу, я очень прошу, отдайте, отдайте!
Рудя видел, что мальчик испуган, колеблется. Если Пашка прав и этот Вундербоб уже связался с Русаковым, то расписка не запугает его. Значит, требуется средство посильнее…
— Чтобы ты меня не забывал и был послушным, отзывался на телефонные звонки. Вот…— негромко, но зло сказал Рудя и неожиданно взмахнул рукой.
Боб тотчас ощутил жжение и боль в левой руке. Из раны над большим пальцем сочилась кровь.
Рудя при виде крови побледнел, воровато прислушался. Если его сейчас застукают здесь… С огромным трудом он заставил себя не спешить. Насвистывая песенку «Бродяга я» — дрожащие губы не слушались, — он сошел на этаж ниже, а потом побежал вниз, прыгая через несколько ступенек.
…Боб не закричал и не заплакал. Он был слишком перепуган. Бледный, он скривил губы и смотрел, как красные капли часто-часто скатывались с пальцев. В ушах шумело.
— Доигрался? — услышал он злорадный голос Пашки.
Пашка сунул руку в карман к Бобу, вынул носовой платок и стер кровь. Теперь вместо огромной зияющей раны виднелась узкая красная полоска. Потом Пашка быстро стянул ранку платком и перевязал ее сверху узлом.
— Сбегай домой, принеси бинт.
Боб осторожно сунулся в дверь и, выяснив, что мамы дома нет, позвал Пашку. В ванной комнате Пашка перебинтовал ему руку.
— Ну и паршивая дрянь этот Рудя, — зло сказал Боб. — Резанул и поскорее смылся. Испугался. Думает, так это ему и сойдет. Вот я сейчас же позвоню Анатолию! Узнает Рудя, где раки зимуют!
— Да ты что, обалдел? Я ему, как другу, рану перевязываю, думаю —ты человек, а ты ябеда, доносчик. Стукарь несчастный! Да за это я тебя сам отколочу так, что живого места не будет. Ведь Рудька сгоряча…
— А расписку мою он тоже сгоряча заначил?
— Сам виноват. Не зевай! Анатолий, это тот парень, который увел тебя?
Боб смутился. Ведь он обещал Анатолию никому не рассказывать об их разговоре.
— Да… Один Ликин знакомый.
— Знаю. Он целовался с ней. Трепач он, вот кто. Ты с ним не водись, а то он тебя доведет… Ты что, у него на поводке стал бегать?
— Сам ты на поводке!—огрызнулся Боб.—А Рудю он проучит!
— Правильно, Вундербоб. Рудю надо проучить, и никто лучше этого не сделает, чем Хозяин. А еще лучше — Цыган. Мы им шепнем. Они так отлупят этого. Рудьку, таких банок наставят, что из него клюква брызнет.
Пашка не только уговаривал и грозил, он умел и льстить. И это действовало на Боба. Анатолий не льстил, говорил требовательно, а Боб очень не любил таких разговоров. Анатолий заставлял говорить правду, а это просто неприятно… Боб подсознательно не переставал чувствовать неприязнь к Анатолию даже тогда, когда тот выручил его на чердаке.
— Где ты взял сотнягу, что мне отдал? — вдруг спросил Пашка.
— Не твое дело. Где взял, там и взял…— Ни за что Боб не сознался бы теперь в том, что эти деньги дал ему Анатолий.
— Ладно… По мне, хоть укради. Мамочке небось сказал?
— Никому не говорил.
— Ну кого ты в учителя взял, Бобка? Шоферишку! Он сам был вором, а теперь нос задирает. Легавый! С сестрой твоей заодно.
Пашкины слова подогревали Боба. Неприязнь его к требовательному Анатолию становилась сильнее, и не только к нему, но и к Лике.
«В самом деле, — раздумывал Боб, — нашлись воспитатели! За каждым шагом смотрят».
А Пашка продолжал:
— Анатолию труба будет. Цыган только сигнал подаст… И тебе, Боб, плохо будет.
— Почему мне?
— А не водись! С Рудькой я тебя помирю, он сам у тебя попросит прощения. Но с этим Анатолием-Мамоной не водись.
— Я и не вожусь, — буркнул Боб.
Вечер Боб провел с Пашкой. Тот ничего неприятного для Боба не предпринимал, разговаривал миролюбиво.
3
На другой день позвонил Анатолий и спросил Боба, как жизнь, почему он не звонит? Мальчик снова чувствовал себя одиноко и, услышав голос Анатолия, сначала обрадовался, но, вспомнив разговоры с Пашкой, ответил:
— У меня все хорошо… Очень занят новым докладом…
Анатолий спросил, не виделся ли Боб с «дружками», не требуется ли помощь? Может быть, Бобу неудобно говорить по телефону, так пусть зайдет.
— Нет, спасибо. Ваша помощь теперь не требуется, — ответил Боб и сразу повесил трубку.
Окончив разговор, Боб задумался. Он до сих пор ничего не рассказал ни отцу, ни матери.
В столовой мать перебирала серебряные ложки, няня стояла рядом. «Вот досчитаю до пятидесяти и позову маму в свою комнату», — решил он. Он уже досчитал до сорока, когда мать направилась в кухню. Боб бурно вздохнул. Если он признается, то мать, конечно, передаст отцу. Отец, как он говорит в таких случаях, «с профилактической целью» позвонит директору школы узнает родительский комитет, чего доброго — пионервожатая, и тогда… И тогда на гениального, интеллигентного, выдающегося Б. Троицкого все будут показывать пальцами. Этого невозможно вытерпеть!
Нет, обещание он все-таки выполнит, но не сейчас, а вечером. Сейчас нет сил, просто нет сил. Потом, кто такие Пашка и Рудя? Подумаешь, враги… Вот, если бы он, Боб, столкнулся с такими врагами, против которых боролись краснодонцы, он сумел бы показать себя! Его имя было бы теперь вырезано на мраморной плите рядом с их именами!
— Ты, кажется, хотел мне что-то сказать? — спросила мать, возвращаясь в столовую. — Я нарочно увела с собой няню.
Она пытливо глядела на Боба. Он только покачал головой и, успокоенный собственными доводами, улизнул в свою комнату.
Глава XXI
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
1
Совсем немного времени минуло со дня приезда Анатолия. Памятуя наставления Ивана Игнатьевича «почаще подводить итоги», правдиво оценивая свои поступки (не врать же себе!), Анатолий мысленно отчитывался перед собой.
