Кстати, как выяснилось, Ринк был ею не любим — она использовала его с некоторых пор для поднятия себя любимой в глазах команды. Жизнь в пиратской команде её закалила. По её словам, он для нее был: «Перекачанным болваном, который весьма удобен для поддержания статуса на корабле». Когда я убил его — она не сильно пожалела.
И вот выясняется, что её не очень любимая мама, отсылавшая ей регулярно деньги — на всякий случай — попросила помощи. Дочурка — естественно, как-иначе-то? — прилетела на станцию и помогла своей мамочке. Тем более что рабы стоят гораздо больше, чем топливо. Этот самый Ринк и врезал мне войсковым ударником в шею. После этого мамаша отправилась вместе с дочкой на Гурию продавать раба, издеваясь надо мной. Ну и по пути они должны были кое куда залететь, забрать ещё партию рабов, чтобы путевка «туда и обратно» окупилась наверняка.
Лайле не нравилась излишняя жестокость мамы, но… Кто она такая, чтобы ей указывать? Ей никогда не нравилось избиение пленников, пытки и прочее, потому лишний раз она старалась при этом не присутствовать, но понимала необходимость в этом. Или же просто не вмешивалась, чтобы не вставать у разгоряченной команды на пути — а то и её саму туда же определят. В конце концов, можно просто закрыть глаза, чем строить из себя святую. Не нравится самой — пусть сделают другие. Главное, что ей не нужно было издеваться над рабами, а что там делает команда… не бузят и ладно. Варисса не позволила дочери отсиживаться, принуждая наблюдать за пытками «от первого лица». Принуждая участвовать в этом самолично. Впоследствии, я уверен, она принудила бы её совершать данное действо самостоятельно.
Если бы у Вариссы получилось, то Лайла закалила бы свой характер и постепенно перестала жалеть невольников вовсе. Загубила бы то человеческое, что ещё было в ней живо. Получился бы жестокий монстр. В принципе, на месте Вариссы я бы делал также — негоже жалеть пенников, живя в обществе пиратов. Показывая избиение пленника, она закаляла свою дочь. Увы, я этому помешал. «Увы» для нее, а не для меня.
В общем, Лайла могла только терпеть издевательства матери надо мной и жалеть, хотя сама предпочла бы просто запереть меня, а потом продать. Ну, а потом мамаша ей врезала. Девочка окончательно сбилась с наезженной колеи, а её не особо любимая и любящая мать перешла некую черту. Сначала бессмысленная жестокость с рабом, потом выпущенная кровь собственных солдат и их последующая смерть. Затем ещё и мама-Варисса в плену, что нехило так врезало по психике девушки — мать вроде бы и нелюбимая, однако мать всё-таки!.. Апофеозом стала уже физическая оплеуха от этой самой мамочки. В итоге девчонка не вытерпела.
Мне стало её очень жаль. Вот такой вот я мягкотелый. После своего поступка, девчонка ушла в себя, скорее всего погрузившись в размышления. Не понимая, правильно ли поступила. Её ненависть к мамаше уже прошла и теперь боролась с привычным и уже устоявшимся порядком вещей. Она задавала себе вопрос: Так ли нужно было? Теперь она вообще сама попала в рабство.
Управлять людьми горазда, Ринком только так манипулировала, а «держать удар» — шиш… Хотя, вспоминая себя-Земного, я сам вздрагиваю. Там меня однажды психологически сломали — кое-чего я боялся панически, чуть-ли не до истерики… Хотя и на земле встречались те, кто только на словах хороши. Заморочат голову кому-нибудь, заставят себя чуть ли не боготворить, а потом придет кто-нибудь сильный и харизматичный, после чего такой человечек превратится из «Бога» в забитую тварь, — слаб духом. На самом деле это не про Лайлу — она не на столько слабая, но её минутный порыв под гневом к матери сыграл злую шутку и теперь она сама на моём месте. Ну а так как она истинный гражданин Содружества, то понимает, что на моем месте почти любой человек Гурии, Торгового Союза, Империи или Шейда её изнасилует. Таковы здесь нравы. Просто потому, что раб и пират — не люди. Ей и невдомек, что хоть я и дитя Содружества, но несколько иной.
Для граждан Содружества в принципе понятие «смерть» не тоже самое, что для Землян. Если умрет родственник — да, это грустно. Но если умрет кто другой… абсолютно любому гражданину Содружества будет всё равно. Просто потому что жизнь здесь хоть и является «высочайшей ценностью», на деле расходный материал. Потому если смерть своей корабельный команды, к которой привык, для юного капитана вроде Лайлы и является чем-то особым, то смерть кого иного — нет. Она даже бровью не повела бы, если бы меня убили. Другое дело жестокость, пытки и прочее — вот этого она не любила.
Задумчиво посмотрев на индикатор «разгона», я подождал ещё пять минут, — пока крейсер не войдет в гиперпространство, в котором мог находиться аж шесть дней. Длина теперь уже моего крейсера была двести восемьдесят шесть метров, — то есть он был третьего класса — вооружение состояло из двадцати девяти турелей ПКО и пяти средних ракетных пусковых, две из которых заняты противоракетами. Неплохой, в общем, кораблик четвертого поколения. Вот и экономия денег!
Я вновь вернулся мыслями к Лайле Сарт. Что, если она солгала? Что, если заметила, как я жалею её, и подыграла?.. Ч-черт. Я не знаю. Как-минимум нужно поддержать её, а там посмотрим. Кстати! Как там Варисса? Пароли-то я сменил, а значит можно её развязать и выложить офицерские пайки — других на корабле не было. Для начала — двадцать штук. Потом посмотрим.
Добравшись до своей бывшей камеры, я хмыкнул, увидев связанную Вариссу. Дежа Вю. Только теперь я нахожусь на её месте, а она на моём. Вот только бить я её не буду… не хватало ещё примерять на себя её поведение! Чем тогда я от нее буду отличаться? Ну уж нет. Всадив парализующую иглу из игольника в шею женщины, я развязал её и, бросив рядом двадцать пайков, отчетливо произнес:
— Это тебе на девять дней. Добавки получишь потом, так что экономь.
Да, я поступаю как подонок, но имею право на месть. Пусть сама поживет как собака, как заставляла жить меня, избивая до потери пульса. Развернувшись, я вышел из камеры заключения, направился в каюту Лайлы. Отдав приказ ИскИну контролировать девчонку по камере наблюдения внутри каюты и оценивать возможный от нее вред моему организму, я неслышно зашел в комнату. Комбинезон девушки лежал рядом с кроватью. Укладываться к ней в своем холодном комбинезоне? Ч-черт…
Стянув с себя комбинезон, я пожалел о том, что здесь нет нижнего белья — оно бы пригодилось. Выдохнув и уняв колотящееся сердце, я забрался к ней под одеяло и нежно обнял со спины, утыкаясь в волосы, пахнущие каким-то шампунем. Она даже не дернулась, лишь прижалась всем телом ко мне, — видимо, неосознанно ей хотелось ощутить кого-нибудь близкого и теплого рядом с собой, чтобы согреться и убрать холод и боль из глубины души. Вздохнув, я закрыл глаза… Ничего делать я с ней не собирался — лишь пожалеть.
Глава тринадцатая
Пробуждение было приятным. Ещё бы! Прижимаешь к себе красивую девушку, а та прижимается к твоей груди, словно воробушек, которого хочется защитить от окружающего мира и не дать никому в обиду. Словно маленького слепого котенка. Накормить, напоить и в теплое одеяло завернуть, лишь бы не помер и был счастлив… Сердце защемило от нежности к девушке, и я погладил её по плечу, скосив взгляд вниз. Спит… В этот момент девушка открыла глаза и повернула голову, уперевшись карими глазами в аналогичные мои. Игра в гляделки продолжалась около минуты, после чего девушка вновь опустила голову и прижала левое ухо к моей груди.
