Комната была на третьем этаже, это все, что я помнила. И тоже поселилась на третьем.
Гостиница выглядела прилично, хотя звездами на фасаде похвастать не могла.
Номер оказался довольно большим. Оставив рюкзак возле двери, я немного прошлась, села на кровать.
На меня вдруг напала тоска. Может, потому что впервые за полгода мне предстояло жить в отеле, а не в своей квартире. Хотя к перемене мест я относилась легко, что неудивительно, учитывая кочевой образ жизни моего детства.
Я взглянула на часы.
Субботкин в это время наверняка отдыхает в кругу семьи. Большое свинство его беспокоить. И все-таки я набрала его номер. Просто сообщу о своем приезде.
– Я в гостинице «Западная», – поздоровавшись, сказала я.
– Оперативно. Начальство отпустило?
– У начальства свой шкурный интерес. Но об этом потом. Завтра сможем встретиться?
– А чего до завтра тянуть? Можно и сейчас.
– А как же заслуженный отдых?
– Жена с сыном в санатории. Одному тоска зеленая, но если тебе надо отдохнуть с дороги, перенесем на завтра.
– Ты же понимаешь, мне не терпится узнать, что случилось.
– Тогда встретимся в холле отеля. Буду примерно через полчаса.
Я приняла душ и через полчаса спустилась в холл. Двумя минутами позже явился Субботкин.
– Привет, – сказал он, хотел пожать мне руку, но рассмеялся и неловко обнял меня. – С женщиной куда приятнее обниматься.
– Ничего не имею против.
– Значит, ты не феминистка, это радует. Хотя временами смотришь так, что я начинаю побаиваться.
– Феминизм придумали мужики-лентяи, доверчивые женщины им поверили, и к домашним хлопотам получили восьмичасовой рабочий день. Я совсем не против, когда передо мной открывают дверь и подают пальто. Идем в бар. Ты на машине?
– Черт, о баре я не подумал.
– Жаль. Значит, будем пить кофе. Или чай.
– Может, тогда в ресторан? Это я из дома, а ты…
– По дороге перекусила.
В баре царила тишина. В глубине зала шепталась парочка, вот и все посетители. Бармен, заметив нас, оживился, но быстро сник, когда мы заказали по чашке чая.
Устроились мы в противоположном от парочки углу, Субботкин сделал глоток, посмотрел на меня и вздохнул.
– Вступительную часть считаем закрытой? – улыбнулась я.
Он усмехнулся, покачал головой.
– Помнишь, в каком номере жил Егор? – спросила я.
– В триста десятом.
– Серьезно? Меня как раз туда заселили.
– Совпадение?
– А что еще?
– В этом самом номере, как ты понимаешь, и нашли конверт. Вот с этой фотографией. – Он достал из кармана пиджака фото и протянул мне. – Сделал копию.
На фото в полупрофиль мужчина лет тридцати пяти. Снимали где-то на улице, мужчина смотрит в сторону. Суровое лицо, хотя черты, скорее, приятные, но несмотря на это, он вызывал смутную тревогу.
– И на обратной стороне был знак вопроса? – спросила я.
– Да. Во всю фотографию.
– Егор часто оставлял какие-то пометки на снимках, чаще всего восклицательный знак.
– И что это означало?
– Не знаю. Он терпеть не мог говорить о своей работе. Но вопросительный знак можно понять лишь в одном смысле.
– Кто этот человек?
– Или какую роль он играет в некой истории, – усмехнулась я. – Так кто этот тип?
– Нил Лукашов, родился в Литве, вместе с родителями переехал в Россию, в Калининград. Учился в Москве, работал в одной из столичных фирм, айтишник. Позже сотрудничал со многими фирмами. В нашем городе живет около трех лет.
– И что заставило его переехать сюда из Москвы?
– Наверное, решил сменить ритм жизни. А что? Одни стремятся в Москву, другие из Москвы. А для фрилансера не так важно, в какой точке мира находиться. При условии, что там есть интернет. Девять месяцев назад он попал в аварию, и теперь инвалид.
– Передвигается в инвалидной коляске?
– Передвигается он довольно шустро и на своих двоих. Травма головы. Перенес несколько операций, судя по всему, серьезных.
– И чем айтишник с травмой головы мог заинтересовать моего мужа? – спросила я.
Субботкин развел руками.
– У парня на редкость обычная биография. Сейчас у нас чертова прорва айтишников, и половина из них работает дома.
– Согласна. Но что-то тебе не понравилось? – внимательно глядя на Субботкина, сказала я.
– Не понравилось. Я, знаешь ли, привык доводить работу до конца. Короче, решил копнуть поглубже.
– И что?
– А ничего. На всем гриф «секретно».
– Выходит, он не простой айтишник.
– Вот именно. Я попытался подробнее узнать об аварии. Куда его привезли, откуда. Здесь тоже все весьма странно.
– А поконкретнее?
– Он поступил в больницу скорой помощи, что логично. Я наведался туда. Но такого пациента никто не помнит. Хотя по документам все чисто.
– Ну, много времени прошло. Могли забыть. Сколько за девять месяцев к ним поступило людей после аварии?
– Я тоже так решил. На следующий день мне позвонили от наших старших братьев. И посоветовали не лезть, куда не просят.
С минуту мы смотрели друг на друга.
– Получается, этот парень связан с ФСБ? – сказала я.
– Или у них в разработке. А я тот самый слон в посудной лавке.
– Вряд ли бы ФСБ обратилась к моему мужу.
– Вряд ли. Значит, был кто-то еще.
– Есть догадки?
– Нет. Кандидатов на эту роль, прямо скажем, немного. Как ты понимаешь, не те это люди, чтобы с ними конкурировать.
– Да уж, – кивнула и я спросила: – Егора убили?
– Ты видела, что написано в официальной бумаге. И у меня нет повода подозревать патологоанатома в том, что он исказил истину.
– Старшим братьям трудно отказать.
– Он порядочный человек. Проще было бы обратиться к кому-то другому. Дело даже не в этом. Учитывая обстоятельства… Скользкая крыша, темнота…
– Столкнуть человека с крыши, не оставляя следов борьбы, довольно просто.
– Вот именно.
– Получается, Егор перешел дорогу спецслужбам и его устранили?
– Не думаю.
– Но это первое, что приходит в голову.
– Пока мы не знаем всех обстоятельств, делать выводы преждевременно.
