Родион пришел бы в восторг, подумала Тонечка. И сказал бы, что здесь очень красиво.
– Вон в кабинету проходьте, – пригласил пузатый Петрович. – Которая открыта. Стало быть, вы с Москвы, а здесь по какому делу?
Тонечка аккуратно присела на шаткий канцелярский стул возле стола. Второй стул оказался у двери, и Саша устроилась на нем. Петрович, пыхтя, пролез на начальственное место.
– Мы здесь живем, – начала Тонечка. – Временно. Меня зовут Антонина Герман, а это Саша Шумакова.
Толстяк посмотрел сначала на одну, а потом на другую, пырнул носом по-кабаньи и пробормотал:
– Временно! Устроили там в своей Москве черти чего и сюда все побегли как ошпаренные! Небось когда там у вас все медом намазано, так вы про нас и не вспоминаете, а как вирус, так сюда повалили, нас отравлять!
– Мы потому и в масках, – сказала Тонечка растерянно. – Чтоб не заразить никого.
– Да на одно место вам всем эти маски понадевать! – сердито продолжал Петрович. – Чтоб не выдумывали чего не надо и чтоб жили как люди! Ну, чего уставилась?! Я тут хозяин, в своем праве, ты ко мне пришла, а не я к тебе! Командовать в Москве своей будешь!
– Да не собираюсь я вами командовать!
– Понаехали. – Толстяк не в силах был сразу остановиться. – Масок понацепляли на рожи свои сытые да гладкие! А у нас преступность уличная по области втрое по сравнению с прошлым годом! Это как понимать? Это так надо понимать, что все ваши, московские, куролесят!
– Мы не куролесим, – сказала Саша. – И отчитывать нас не за что.
– А я считаю, что вас, москвичей, не отчитывать, а пороть нужно. По воскресеньям! И по телевизору показывать, как порют!..
– Спасибо вам большое за помощь. – Тонечка поднялась. – Саш, придется нам Вячеславу Андреевичу звонить. Может, хоть у него телефон работает!
– Какому еще Вячеславу Андреевичу?! – взревел толстяк.
– А мэру вашему, Селиверстову, – заявила Тонечка с интонацией «на-кася выкуси». – Пойдем, Саша.
– Стой, стой! – Толстяк испуганно привскочил со стула. – Ишь, шустрая какая! Чуть что, так сразу мэру звонить! Все вы, москвичи, заполошенные!
– А что вы на нас кидаетесь?!
– Да кто кидается, кто кидается!.. Уж и поговорить нельзя! У вас, у московских, никакого понимания нету! Шуток и тех не понимаете! Давай, давай, присаживайся обратно! И ты, подружка, присаживайся!
Все расселись, как сидели, – Саша у двери, Тонечка у стола, Петрович на хозяйском месте.
– Так чего у вас стряслося? – деловым и даже отчасти официальным тоном спросил толстяк. – Звать меня товарищ майор Мурзин Николай Петрович, а вы кто будете?
– Антонина Герман, – представилась Тонечка, которой уже было смешно.
Она легко перескакивала с одной эмоции на другую, как по камушкам прыгала. Ее муж, великий продюсер, иногда говорил, что с ней и поругаться как следует не получается, она отвлекается и быстро забывает, из-за чего собралась ругаться!
– Мы живем на Заречной улице. Наш дом номер три, Сашин, – она оглянулась, – номер два. А в первом жила Лидия Ивановна, фамилии я не знаю…
– Решетникова, – неожиданно сказал товарищ майор Мурзин Николай Петрович.
– Вы ее знаете?!
– Да это в Москве вашей никто никого не знает! А у нас все промеж собой знакомцы либо сродники! Вечная ей память, пусть земля пухом, как говорится…
– Николай Петрович… – Тонечка попыталась поправить за ухом проклятую маску. Резиновые пальцы перчаток путались и тянули волосы, зацепить маску за ухо никак не получалось.
А, провались она совсем, правда!..
Тонечка стянула маску и зажала ее в руке.
– Николай Петрович, – повторила она. – Участковый просил меня посмотреть в доме Лидии Ивановны, может, телефон найдется или какие-то адреса! Мы с Сашей посмотрели, но ничего не нашли.
– И чего?
– А… вы? – спросила Тонечка. – Если вы всех тут знаете! Может, и родственников ее тоже?
– Да она-то приезжая, – заявил товарищ майор. – Последних лет тридцать всего и живет здесь!
– Ох, ничего себе, – пробормотала Тонечка, – приезжая! Тридцать лет живет!
– Она, Лида, ни с кем не зналась. Сама по себе. По первости к ней наши бабы-то было разбежались, а она им от ворот поворот! Я, мол, к вам не лезу, и вам ко мне ходу нету.
– Так совсем одна и жила? – не поверила Тонечка. – И никто не приезжал?
– Зачем никто? – удивился Николай Петрович. – Племянница бывала пару раз, сын ейной племянницы тоже наезжал.
– Пару раз за тридцать лет? – уточнила Тонечка.
– Ну, мож, раз пять! – Николай Петрович выровнял на пустом столе три карандаша. – Я за ими не записывал, когда они приезжали, зачем! А чего вы всколыхнулись, бабы?.. Вам-то что за дело?
Тонечка и Саша, которых никогда в жизни никто не называл бабами, немного растерялись. Сашину растерянность Тонечка прямо почувствовала спиной.
– Ваш лейтенант Котейко попросил в доме посмотреть, нет ли телефона или каких-то адресов, чтобы сообщить родственникам, я же вам говорю!
– И чего?
– Телефона мы не нашли, – сказала Саша.
– И адресов тоже, – подхватила Тонечка. – Но нам показалось странным, что у Лидии Ивановны камея пропала, видимо, старинная. И шторы в доме все задернуты.
– И чего дальше? Ну, задернуты, ну и хорошо!
– Она никогда не задергивала, – твердо сказала Тонечка. – Вот сколько я здесь живу…
Тут Петрович опять захохотал так, что стол скрипнул и отъехал от его пуза.
– Да сколь ты тут живешь-то?! Пару месяцев? Ну, москвичи, ну, затейники! Куда ни придут, ни приедут, сразу затею затеют!
Тонечка молча смотрела на него.
– Ну, задернула бабка штору, и чего теперь? А эту, как ты сказала…
– Камею.
– А ее сунула куда-то да и забыла! Или забрал кто!
– Кто забрал?
– А кто нашел покойницу, тот и забрал! Ты ведь мне намек даешь, что, мол, она не сама преставилась, а помог кто-то? Так?
Тонечка кивнула.
Николай Петрович посерьезнел.
– Ты нам тут воду не мути, – сказал он строго. – И без того синим пламенем горим с этим вашим карантином! Это ж надо такое удумать – всю державу на карантин запереть! Все позакрывали, всюду замки понавесили! Мужики от безделья перепились все, бабы по улицам с синяками ходят, ребятня в хулиганизм подалась! – Он так и сказал «хулиганизм». – А вам, московским, все мало! Теперь, знамо дело, Лидушку прикончили!
– А если на самом деле прикончили? – тихо и упрямо спросила Тонечка.
Майор Мурзин Николай Петрович приподнялся со своего места, оперся ладонями-подушками о стол и перегнулся к посетительнице.
