Книга Камея из Ватикана, страница 14. Автор книги Татьяна Устинова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Камея из Ватикана»

Cтраница 14

– Ужас какой, – сказала Тонечка беспомощно.

Ей представился священник, почему-то старенький, худенький, бороденка клоками. Еще представилось, как он на пороге этого самого храма, раскинув руки крестом, увещевает бандитов, просит уйти, а они только хохочут и горячат коней, что им какой-то старик!.. Старик не помеха, один взмах, и не станет никакого старика – путь свободен, хватай, бей, поджигай!.. А по стенам пляшут отсветы пламени, корчатся тени. И ужас на золотых ликах!..

…Какого времени эта картина? Четырнадцатого века или двадцать первого?..

– Что могли, вынесли, – продолжал отец Илларион, – но не все. Дима Бензовоз вовсе не дурак был. Что к чему, смекал отлично. У него здесь, в Дождеве, сторожевой пост был – так, на всякий случай. Оттуда его люди прибежали, перестрелка была, только предшественник мой уж мертвый лежал. Храм пустовал потом сколько-то, никто из отцов служить тут не горел желанием. Побаивались, все же место страшное. А я, как только сюда назначение получил, перед вдовой взмолился – забери, мол, дары мужнины, не по силам они нам, не по плечу ноша!

– А Диму, что… тоже убили?

– Ясное дело, – подтвердил батюшка. – Сколько их в те поры поубивали, не сосчитать. Вдова осталась, а деток не было, не дал Господь. Я ее просил подарки забрать. А она… что ж… молодая была, тоже непутевая, какая-то королева красоты, что ли. Она кой-чего позабрала, конечно, что легко продать было. Вот паникадило осталось, жертвенник тоже… Купель крестильная серебряная, старинной работы. Лампады кое-где.

Тут отец Илларион вздохнул еще горше и вдруг засмеялся.

– Только мне в епархии такой нагоняй дали! За разбазаривание даров! В Беркакит хотели услать, там только-только церковь построили, священник требовался. Уж в последний момент архимандрит вступился, оставил здесь…

– Вам камеры нужно вешать и охрану нанимать, – сказала Тонечка от души. – Лампады из чистого золота!..

– Камеры в храме Божьем – дело лишнее, – отец Илларион улыбнулся. – Зачем людей смущать? Они по своим сокровенным делам приходят, некоторые еще и не каждый день. Им с мыслями собраться нужно, большую работу в собственной душе провести, а тут камеры! А охрану нанимать нам не из чего.

Они помолчали.

– Заявить бы надо, – сказал отец Илларион наконец. – Вдруг стервец этот опять полезет! Вы меня подождите тут, матушки, я за машиной схожу. Подвезу вас, а потом в отделение съезжу.

Он тяжело поднялся и зашаркал сапогами по брусчатке. Тонечка смотрела ему вслед.

– Влипла ты со мной в историю, – сказала она Саше. – Ты меня прости. Я хотела свечку поставить и красоту показать, а тебя по голове стукнули!

– Ну, из седла меня выбить не так-то просто. Я железная.

– Брось ты.

– Точно, точно, – подтвердила Саша.

На лбу у нее была кое-как прилеплена толстая марлевая нашлепка, куртка вся в ржавых пятнах крови, на плечах бурая, давно не стиранная церковная косынка. Прямо сразу видно – гранит, бетон, как закалялась сталь, а не женщина!..

Тонечка засмеялась.

– Ты надо мной смеешься? – осведомилась Саша. Та покивала.

Подкатил отец Илларион на «уазике». Обе дамы, поддерживая друг друга, заковыляли в его сторону.

– Я все прикидывала, какая у него машина, – в ухо Тонечке тихонько проговорила Саша. – А оказывается «Патриот»!

– Я ставила на «Ниву», – так же тихонько ответила Тонечка.

Они взобрались на заднее сиденье, «уазик» бодро развернулся и поехал, подпрыгивая на выбоинах.

– Отец Илларион, – Тонечка схватилась за ручку, чтоб не так бросало, – а вы Лидию Ивановну знали? Которая на Заречной улице жила?

– Не очень знаю-то, – признался священник. – Она в храм почти не ходит, только по большим праздникам. На Пасху, на Рождество да на Троицу. Со мной не заговаривает, и я себя не навязывал. Если б понадобился я ей, сама бы подошла.

– И родственников ее никогда не видели?

Отец Илларион выкрутил руль и посигналил мальчишке на велосипеде.

– Родственников не видел. Хотя Валюша рассказывала, что Лидия Ивановна письма будто бы писала. По старинке, на бумаге, в конверт вкладывала и отправляла. И вроде даже переводы ей приходили!.. Валюша, она такая, поговорить любит.

– Нам бы родственников найти, – сказала Тонечка. – Нехорошо как-то, не по-людски. Человек умер, а родные не знают.

– Господи Иисусе, – вдруг изумился священник. – Лидия Ивановна скончалась? А я и не знал.

– Где найти эту Валюшу, батюшка?

– На почте служит. Вот беда-то, я не знал про Лидию Ивановну…

Продолжая сокрушаться, он высадил их возле Сашиного дома и уехал.

Тонечка рвалась «помогать и ухаживать», Саша отказалась – ласково, но твердо.

– Ты иди к Родиону, – сказала она. – А я полежу, приму душ, вечером увидимся.

– Точно сама справишься? – на всякий случай уточнила Тонечка, и Саша уверила, что справится.

Едва войдя в дом, Тонечка поняла, что мальчишка не обедал, никаких уроков не слушал и домашнее задание не делал. В ее комнате, откуда следовало обучаться онлайн, все было в том же виде, в каком Тонечка оставила утром.

Два несъеденных бутерброда лежали на тарелке рядом с чашкой остывшего чая. Тетради и учебники – аккуратными стопками, как и были Тонечкой сложены.

Она оглянулась, вздохнула и посмотрела на дверь еще раз.

Вариантов два.

Первый: сейчас она, как фурия, врывается в его собственный личный рай, где он рисует, позабыв обо всем на свете. Она врывается, захлопывает альбом или вытаскивает листок и с ходу начинает допрос: почему ты опять пропустил уроки? У тебя сегодня они начались в одиннадцать, и ты мне обещал! Почему ты не выполняешь обещания?! Хорошо, допустим, ты забыл, хотя я тебя усадила за компьютер, когда уходила, но ведь нужно узнать задание? Ты узнал? Почему ты не узнал? Когда ты собираешься его делать? Уже вечер скоро! И вообще – как ты собираешься жить? Ты ничего не помнишь, ты не умеешь работать, ты не желаешь прикладывать никаких усилий! Ты понимаешь, что тебя ждет голодная смерть на помойке?!

Под конец она, распалившись, будет орать, а мальчишка, сгорбившись, бормотать невнятные оправдания.

Второй: сейчас она не врывается как фурия в его комнату, а остается в своей, стягивает джинсы, осматривает отекшую коленку, оценивает масштабы бедствия, надевает самый мягкий, самый дивный, самый любимый костюм с поэтическим названием «Миссони», купленный накануне всех событий в центральном универмаге, – Тонечка называла его «Муссоны», – берет книжку, «позорного волка», заваривает чай и усаживается на террасе. Когда Родион явится, она ни о чем его не спрашивает, а предоставляет ему возможность или объясниться, или сделать вид, что все в порядке.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация