– Вот видите, – невыносимо назидательным тоном сказал Федор Петрович. – Хотя история… притягательная, это уж точно.
– Что ж это я, – спохватился отец Илларион. – Нам погребение нужно обсудить, а я вас в свои закавыки путаю.
– Ничего вы не путаете, – пробормотала Тонечка. Назидательный тон внука Лидии Ивановны привел ее в раздражение. – Вас подождать, Федор Петрович? Или вы сами до Заречной доберетесь?..
Федор Петрович поблагодарил, сказал, что, разумеется, доберется сам, и Тонечка отправилась домой.
Родион сидел на заднем крыльце и рисовал, держа альбом на коленях. Крохотная Буся была пристегнута поводком к перилам террасы и маялась, недоумевая, зачем с ней так поступили.
– Что такое?! – изумилась Тонечка. – Зачем ты собаку посадил на цепь?
Родион вздрогнул, альбом полетел у него с колен, он проворно поднял его и уставился на мачеху очень-очень правдивыми глазами.
– Та-а-ак, – зловеще протянула Тонечка. – А уроки? А дрова?
– Тоня, я… Тоня, сейчас все будет! Правда! Ты только не ругайся!
– Отстегни собаку, – приказала Тонечка.
– Там клещи, – фальцетом пискнул Родион и сглотнул. Мачехин вид не предвещал ничего хорошего. Грозы не миновать. – В траве!
– Сколько это будет продолжаться? – грозно спросила Тонечка. – Чего ты добиваешься? Скандала? Будет тебе скандал, еще какой!..
– Тоня, я…
– Тебя же попросили по-человечески! Сделай ты эти уроки дурацкие и помоги мне немножко по хозяйству! Всего ничего! И ты ни с места! Тебе нет до нас никакого дела, тебе есть только до себя самого дело!
– Есть! – опять пискнул Родион. – Мне есть дело!..
– Почему я все время должна идти тебе навстречу, а ты и пальцем не хочешь пошевелить? Почему у нас игра в одни ворота?! – Тонечка швырнула на крыльцо рюкзачок. – Так не бывает!
– Нету у нас игры…
– Ты хочешь, чтобы я у тебя забрала карандаши и альбомы и выдавала только по праздникам?! Или после того, как ты контрольную сдашь? Я могу!
– Не надо!
– Люди так не живут, ты понимаешь это или нет?! Люди отвечают за свои слова и поступки! Никто не делает ежеминутно только то, что ему хочется!
Несмотря на воспитательный пыл, ее вдруг обожгло стыдом – она-то как раз делает исключительно то, что ей хочется! Ей захотелось отправиться в дом батюшки, и пожалуйста – она отправилась. Захотелось найти украденную реликвию – она принялась придумывать, как ее найти. Теперь от раздражения ей непременно нужно с кем-нибудь поругаться, вот она и делает это.
А Родион ни в чем не виноват, пожалуй.
Она же ему разрешает ничего не делать, а тут вдруг с места в карьер принялась за это самое, разрешенное, ругать!..
Тонечка покраснела так, что на глазах у нее показались слезы.
– Тоня, – уж совсем перепугался Родион и стал торопливо отвязываться собаку, – ты не переживай так! Я сейчас все сделаю! Уроки сделаю и покажу, правда! И дров натаскаю.
Освобожденная Буся моментально подскочила к мальчишке, села ему на ногу, встопорщила уши и затявкала на Тонечку – защищала хозяина.
– И альбом забери, – продолжал Родион и стал тыкать в Тонечку альбомом. – Правда! Я больше не буду рисовать!.. Я буду уроки делать!
Этого воспитательница уж совсем не могла вынести.
– Уходи и не показывайся мне на глаза! – велела она. – Я позвоню отцу, он заберет тебя в Москву. Я с тобой справиться не могу!..
И ушла в дом.
У себя в комнате она некоторое время сидела на кровати – в доме стояла могильная тишина, никаких звуков.
…Тишина тоже бывает разная – ласковая, теплая, сонная. Или – жесткая, ледяная, враждебная.
Сейчас в доме была враждебная тишина.
– Все из-за тебя, – сама себе сказала Тонечка и заплакала. – Все из-за твоих фанаберий!.. Ты или воспитывай его как следует, или не вяжись к нему с глупостями!..
Она всхлипывала, утиралась рукавом толстовки.
…Так жалко мальчишку! И саму себя, разумеется, тоже жалко – ей неинтересно «правильно» его воспитывать, а хочется вместе с ним узнавать мир. Он видел многое не так, как привыкла видеть Тонечка, и ей это было интересно.
Как интересны были… приключения, происходившие в ее жизни в последнее время, и неинтересен карантин, вирус, маски и перчатки!..
У нее был верный способ борьбы с разного рода житейскими неприятностями. Она звонила мужу, и неприятности сами собой куда-то девались.
Тонечка еще немного повсхлипывала и взялась за телефон.
– Я поругалась с Родионом, – выпалила она, услышав его «Тоня?» в телефоне. – И не он виноват, а я!.. Саша, я не умею воспитывать детей!
– У тебя замечательные дети, – тут же сказал муж. – Что ты придумала?
– Я на него ору, а нужно не орать, а объяснять! И делать так, чтоб ему было интересно!
– Что – интересно? – поинтересовался муж. – Вот рисовать ему, например, всегда очень интересно!
– Жить нормальной жизнью! Учить уроки! Убирать постель! Ну, как все люди!
– Тоня, послушай, – сказал муж нетерпеливо. – Мы оба понимаем, что ему никогда не будут интересны уроки и убирать постель. Не выдумывай! И нормальной жизнью он жить не сможет, потому что он ненормальный.
– Что ты имеешь в виду?! – тут же пошла в наступление Тонечка.
– Не как все, – продолжал муж. – И никогда не будет как все.
– А что же делать? Он же… не сможет!
– Ты ему поможешь, – сказал муж убежденно. – И я тоже помогу. И дед с бабкой, то есть Марина и Андрей!.. Мы все теперь на его стороне.
– Но ведь когда-нибудь нас не будет, и он останется один…
– Он останется с братом и сестрой, – перебил Герман. – В этом суть, Тоня! Я почти до пятидесяти лет не понимал, в чем смысл семьи, а теперь, черт возьми, понял!.. И спасибо тебе за это!
– Мне? – растерялась Тонечка.
– Ну, конечно! С тебя все началось. Я был один и считал, что мне прекрасно, я свободен. А что тоска и все время тянет выпить, так это у всех одинаково! А теперь у меня в телефоне в папке «Семья» шесть номеров, Тоня! Шесть! И мне постоянно некогда, я все время что-то кому-то должен – привезти твоей матери книг, спилить с ее мужем яблоню, купить Даньке ноутбук, а Насте тренажер, потому что, видите ли, карантин и она боится, что растолстеет!
– Какой тренажер? – перепугалась Тонечка. – Ты что, купил Насте тренажер?!
– Купил.
– Ты с ума сошел.
– Давно, – согласился Герман. – Когда влюбился в тебя.
– Подожди… – попросила Тонечка.
Он никогда не говорил ей таких слов, и она не знала, что нужно отвечать. И от неловкости сморозила глупость:
