– Ясно.
– А ты как живешь?
– Думаю, – сразу же ответил он. – То есть в основном думаю. Езжу в экспедиции, там тоже думаю, но на раскопках полно физической работы. Отстреливался только от расхитителей древностей в окрестностях Чичен-Ицы, на Юкатане.
– Это же какой-то знаменитый древний город, да?
– О да. Политический и культурный центр народов майя. В тысячу сто семьдесят восьмом году его разорил Хунак Кеель.
– Наверное, странно так много знать о древних городах и людях.
– Интересно, – поправил он. – Ну, и странно, конечно, тоже. Редко, когда мне совсем не хватает денег, я вожу туристов по каким-нибудь хитрым маршрутам. В пустыню к берберам или в Непал. И всякий раз меня удивляет, что люди так… ленивы и нелюбопытны. И ничего не хотят знать о своем прошлом.
– Может быть, они не всем нужны? Знания о прошлом?
– А как тогда калибровать прицелы? – спросил он. – Чтоб не промахнуться в будущем?..
Она посмотрела на него.
Он продолжал:
– Воевать имеет смысл, когда знаешь, в какую сторону воюешь.
Саша усмехнулась:
– Пока будешь раздумывать, в какую сторону, тебя непременно пристрелят.
– Возможно, – согласился Федор.
– У меня есть лед и первоклассный шабли из мужниных запасов. Хочешь?
– У тебя есть муж?
– Бывший, – сказала Саша и поднялась. – Винный погреб достался мне в наследство.
– Если бывший, то хочу.
Они сидели голые на полосатом коврике, пили шабли и ели сыр.
Возвращение из параллельного мира оказалось нелегким.
– Сколько тебе было лет, когда дядя тебя нашел и забрал к себе?
– Десять.
– Совсем маленький.
– Я не люблю об этом вспоминать.
– Ты теперь остался совсем один? После того как они оба умерли?
Он посмотрел на нее.
– Я пока не знаю, – сказал он. – Может быть, и нет.
Она вдруг испугалась.
…Может быть, и нет – это было сказано о ней. А она, оказывается, ничего о себе не знает!
Она хотела его и заполучила, но зачем он ей нужен? И нужен ли?..
И как ей приложить к себе Чичен-Ицу и снега Килиманджаро?.. Вероятней всего, они никогда не попадут в ее прицел!..
Об этом никак нельзя думать, сидя голой на ковре рядом с мужчиной, похожим на древнего римлянина, и попивая вино со льдом, и она перестала думать. Это она умела!
– Твоя мать назвала меня Шурочкой, представляешь? Я сказала, что меня зовут Александрой, и она стала обращаться ко мне Шурочка!
– Меня она чуть было не назвала Фабианом, ты же знаешь.
Она перебралась на его сторону коврика, уселась так, чтобы прижиматься к нему спиной, взяла его ладонь и стала изучать линии.
Ладонь была крепкой. Линии четко вырезанными. Саша ничего в них не понимала.
– Почему она сдала тебя в детдом?
Федор вытащил руку и поднес к ее губам свой бокал. Она отпила немного.
– Ей все мешают творить, – сказал он. – Она же актриса! А тут какой-то ребенок, его кормить нужно, одежду покупать. Ключ от квартиры выдавать, а у нее, допустим, поклонник в спальне!..
– И такое тоже было?
Он усмехнулся:
– Еще как было. Я иногда не мог попасть домой часов по пять-шесть. На лестнице сидел и читал про археологию, мне уже тогда нравились всякие раскопки и древности.
Саше стало нестерпимо жалко – не этого, похожего на римлянина, а того, маленького, который сидел на площадке. Так жалко, что слезы подступили к глазам, хотя она никогда не считала себя сентиментальной.
– Меня всегда растили тетя и дядя, но потом они уехали, и Наталья Сергеевна не разрешила им забрать меня с собой. Она тогда в очередной раз поссорилась с тетей.
– Она говорила, что дядя ее обожал.
– Дядя Филипп ее терпеть не мог. Но он был очень интеллигентным человеком, а она по глупости принимала вежливость за доброе отношение. Он никогда ей не хамил и не делал внушений, хотя, наверное, стоило бы. И она до сих пор уверена, что дядя ее любил.
– А почему они тогда поссорились?
Федор глотнул вина.
– Наталья Сергеевна считала, что тетя и дядя должны оставить ей свою московскую квартиру, чтобы она получила прописку и работу в столичном театре. Тогда без прописки нельзя было устроиться на работу.
– Я знаю.
– Тетя отдала бы в обмен на меня все, что угодно, но квартира была мидовская! И уж ее никак нельзя было отдать Наталье Сергеевне! Как и особняк на Ленинских горах.
– Ничего себе! Был и особняк на Ленинских горах?
– Да, на нынешней улице Косыгина. Там сплошные госдачи. Тетя старалась мою мать… подкупить, как я потом понял. Дарила ей подарки, водила к своим портным и в «Березку» на улице Горького. Но Наталье Сергеевне всегда было мало! Купить ее любовь или расположение нельзя просто потому, что она не знает, что это такое.
– А почему ты ее опозорил? Она сказала, что ты ее погубил, и мы с Тонечкой решили, что ты сидишь в тюрьме.
– Я должен был стать певцом или артистом. В общем, знаменитостью. И обеспечить ей «место под солнцем», как она выражается. Чтобы она служила по меньшей мере во МХАТе, а лучше в Вахтанговском, и чтобы ее приглашали в разные телевизионные программы, как Татьяну Доронину. Вместо этого я окончил университет и вожусь на помойках с черепами. И даже хуже!.. Еще работаю прислугой, нанимаюсь к людям за деньги, чтобы показывать им помойки и черепа. Зачем ты спрашиваешь?..
Она вывернула шею и цапнула его за ухо. Он охнул.
– Мне хочется немножко тебя узнать, – проговорила она нежно. – Я ничего о тебе не знаю.
– По-моему, ты знаешь обо мне даже слишком много.
Шабли тому виной, или полосатый коврик, или то, что они сидели голые, прижавшись друг к другу, только Саша вдруг раздумала возвращаться в реальный мир из параллельного!..
…В конце концов – зачем?!
Время есть. Хоть оно и выделывает странные кульбиты, петляет и путает следы. Секунды растягиваются в вечность, возникают странные конструкции пространственно-временных континуумов, внутри которых все не так, как здесь, в реальном мире.
Континуумы ее насмешили.
Саше обязательно нужно было попасть туда, внутрь этих загадочных континуумов – ну, хоть еще разок!..
Она забрала у него бокал, поставила на пол, повернулась в его руках, привстала и прижала к груди его голову.
– У тебя кудри, – сказала она с удовольствием.
