Тонечка ни секунды не сомневалась, что артистка ее узнала, но теперь дает сцену встречи на улице со случайной поклонницей.
– Натали, – сказали из машины, и на свет божий показался розовощекий лысый целлулоидный Борис-тенор, как Тонечка определила его еще тогда, в квартире. – Она была у вас первого мая, как вы могли позабыть? Принесла ужасное известие о смерти вашей тетушки!
– Ах да! – ненатурально воскликнула Натали. – Право, как это я не узнала! Вы же та самая милая простушка, вы были с эффектной красавицей-брюнеткой!..
– Это была я! – согласилась Тонечка. – Проходите, пожалуйста!
– Какая чудесная избушка, – сказала Натали про Тонечкин дом. – Такая романтика! Совсем как дом моей тетушки.
– Обожаемой, – подсказала Тонечка. – Вы забыли добавить – обожаемой!..
– Милая, о чем вы?..
Натали была одета в белые джинсы, обтягивающие настолько, что Тонечка забеспокоилась, удастся ли гостье снова сесть после того, как она вылезла из машины, и ярко-алую короткую кожаную курточку с камушками на плечах. Камушки во все стороны брызгали острыми цветными огнями. Волосы уложены в прическу, губы накрашены тоже алым.
О господи.
Из-за угла дома показалась Саша Шумакова.
– Тоня, где ты пропала? – заговорила она и остановилась в изумлении, завидев процессию.
И тут случился еще один сюрприз.
Из машины с водительского места выпорхнул красавец Ярослав, помчался, остановился, прикрыл глаза, видимо от экстаза, и пробормотал так, чтоб все слышали:
– Как она прекрасна. Я и забыл, что она так прекрасна.
– Здравствуйте, Шура, – заговорила Наталья Сергеевна. – Помню, помню наше короткое знакомство! Рада, что оно продолжается! Так это ваша избушка?
Саша посмотрела на Тонечку.
Тонечка посмотрела на Сашу.
Саша понимала, что должна как-то спасти Федора.
Тонечка понимала, что должна как-то спасти их обоих.
…И что теперь делать?
– Мы, вообще говоря, в Москву собирались, – с места в карьер соврала Тонечка. – Вот сейчас начнем вещи складывать.
– Да вы можете сколько угодно складывать, милая, – Натали засмеялась. – Ваша хозяйка нас примет, правда, Шурочка?
– Антонина Федоровна моя соседка, – сквозь зубы выговорила Саша. – А я ее соседка.
– Ну, какая мне разница! – миролюбиво сказала великая тверская артистка. – Милая, вы можете идти куда хотите и складывать вещи.
– Тоня! – закричал из дома Родион. – Кто к нам приехал?
– Гости! – проорала Тонечка в ответ так громко, что Наталья Сергеевна шарахнулась от нее. – Проходите на террасу.
На перилах террасы сидел Федор Петрович.
Натали, завидев его, остановилась.
Клевреты тоже остановились как вкопанные, почти уткнувшись друг в друга.
– Натали, – тревожно свистнул Борис-тенор. – Не пора ли и нам… в Москву?
– Оставьте меня, Борис. Здравствуй, сын.
– Здрасти, Наталья Сергеевна, – пробормотал Федор Петрович.
Вид у него был странный, жалкий какой-то.
– Вы не пришли на спектакль, – говорил меж тем Ярослав Саше. – Я был так огорчен, что играл лучше обычного, мне так потом сказали. Я играл свою тоску по вам, несостоявшейся!.. Отчего вы не состоялись тогда?
Саша смотрела на Федора.
Наталья Сергеевна опустилась в кресло, услужливо подставленное Борисом. Тонечка ожидала треска разорвавшейся материи, но джинсы выдержали, должно быть, мануфактура хорошая, качественная!
На террасу выскочил Родион, а за ним примчалась Буся.
– Здравствуйте! – громко сказал мальчишка и победно посмотрел на мачеху – он не забыл поздороваться!
Ему показалось, что у взрослых – которые свои! – какие-то кислые лица.
– Это Родион, мой сын, – торопливо выговорила мачеха. – А это Наталья Сергеевна, она актриса, мы с ней виделись в Твери, помнишь, я ездила? Борис и Ярослав ее… коллеги. Простите, я не знаю отчеств.
– Я опоздала на погребение тети, – провозгласила Наталья Сергеевна, – потому что меня, разумеется, никто не известил. Впрочем, я этому не удивляюсь. В этой семье до меня никогда и никому не было дела.
Родион уставился на нее. Он был поражен.
– В какой семье? – спросил он невежливо. – В нашей?!
– Мальчик, при чем тут твоя семья! Я говорю о своей. О своем сыне Фабиане!
– А! – с облегчением воскликнул Родион, которому все стало ясно. – Точно! Вы еще хотели назвать его Сосипатр! Или Псой! Да, Тоня?
Тонечка очень старалась сдержаться, но ничего не вышло.
Она сначала зафыркала, потом замотала головой, а потом все же засмеялась во весь голос.
И Саша улыбнулась. И Федор Петрович.
– Какая у вас лучистая улыбка, – шепнул Саше Ярослав.
Наталья Сергеевна пристроила локоть на спинку кресла – спинка была покатая, сплетенная из светлых прутьев, локоть все время съезжал, должно быть, держать его там было очень неловко, но она мужественно преодолевала неудобства.
– Мне нужно о многом поговорить с тобой, сын, – сказала она. – Боюсь, мы слишком давно не разговаривали друг с другом.
И тут – Тонечка поразилась мастерству – из-под темных очков у нее покатились слезы.
– Тоня? – растерянно спросил Родион, подвигаясь к мачехе, и схватил на руки свою собаку.
– Принеси воды из холодильника, – велела Тонечка. – И стакан!..
…Да что ж такое! Вот если б ее муж приехал, как обещал, все было бы гораздо проще и лучше! Он всегда точно знает, что делать!
– Я проделала весь этот путь, чтобы попрощаться с тетей и увидеть тебя, – продолжала Натали. – Но тетю уже похоронили. Надеюсь, на разговор с тобой я имею право?..
– Натали, не волнуйтесь так, вам вредно.
– Бросьте, Борис! Закурите мне сигарету!
Борис моментально выхватил из внутреннего кармана длинную пачку. Тонечка уже видела этот фокус, досматривать не осталась и потащилась за пепельницей.
Следом за ней в дом влетела Саша.
– Тоня, мы должны их выгнать!
Тонечка оглянулась.
– Как это сделать? – спросила она. – Ну, мы их разгоним, они пойдут в дом Лидии Ивановны и там засядут! Это лучше, ты думаешь? Может, пусть посидят у нас, а потом Федор их выставит?
– Да он не в себе! – выпалила Саша. – Как под гипнозом!
– Налей ему водки. Вон в холодильнике.
– Как ты думаешь, – Родион сунул Тонечке бутылку с холодной водой и стакан, – можно ее нарисовать, эту тетку? Она очень интересная.
