И такая жизнь ведь тоже была! В которой коньяк пили для «возбуждения аппетита» и советовались с врачом о его тонизирующих свойствах!..
И от этой жизни тоже ничего не осталось – аппетит теперь принято заглушать, а не возбуждать, а с врачом вообще ни о чем нельзя посоветоваться – все медики брошены на борьбу с неизвестным вирусом, напавшим на человечество…
Ни записных книжек, ни бумажек, ни старых конвертов среди журналов не обнаружилось.
На самой верхней полке этажерки валялась раскрытыми страницами вниз какая-то уж совсем доисторическая книга – потертый кожаный переплет запирался медными замочками.
Тонечка посмотрела и ничего не поняла – написана книга была полууставом, как будто крошечные черные семечки сыпались из-под пера писца!..
Тонечка любила такие штуки. Ее собственный словарь «Живаго великорускаго языка» Даля был точной репринтной копией словаря, вышедшего при жизни самого Владимира Ивановича, автора!
– Родион, – сказала она, рассматривая сувенирную обложку с пряжками, – как ты думаешь, можно взять у Лидии Ивановны книгу? Я бы хоть название попробовала прочитать! Или неудобно?
– Нормально, – тут же отозвался мальчишка. – Она мне говорила, приходи ко мне, я тебе книжки интересные покажу. Старые люди почему-то любят книжки.
– Это точно, – пробормотала Тонечка.
– Я тоже люблю, – продолжал Родион. – Но только чтоб с приключениями. Чтоб море или другие галактики!
– Лучше бы ты «Войну и мир» прочел.
– Она здоровая больно.
– Как уютно она жила, – заметила Саша. – Все есть, все на местах. Вон цветы сухие в вазе!.. А на террасе кастрюля бульона. И кресло у окошка, сиди отдыхай, смотри на березы.
– Она на березы у ручья смотрела, – возразил Родион. – Они там лучше. И листья раньше распустились!
– Да я не об этом, – пробормотала Саша Шумакова.
В прихожей Тонечка обнаружила засунутый за раму овального зеркала клочок бумаги. Синей шариковой ручкой на нем было накорябано: «Валюша, среда, зайти».
Тонечка вытащила бумажку и рассмотрела – больше на ней не было ни слова.
– Какой сегодня день? – спросила она у Саши.
– Понедельник, – быстро сказала она. – Вчера я приехала, было воскресенье.
– Мы на этом карантине счет времени совсем потеряли. – Тонечка показала ей бумажку. – Больше ничего нет. Только какая-то Валюша.
– Пойдемте отсюда, – предложила Саша. – Ничего мы не найдем. Слушай, Тонь.
– М-м-м?
– Нужно бульон забрать. Пропадет. Бабка его сварила, вон на улицу выставила! Что же его теперь, вылить?
И они посмотрели друг на друга.
Уходили они с кастрюлей, книжкой и запиской. Родион держал на руках свою собаку и был задумчив. Саша растерянна, Тонечка грустна.
Мужу, когда тот позвонил, она не призналась, что ходила в дом старухи искать следы ее родственников. Она отлично понимала, что участковому влетит – он все перепутал, решил, что городское начальство печется о покойной старухе, а не о заезжей москвичке!..
– Ты бы позвонил Родиону, – попросила Тонечка. – Он беспокоится за тебя. Вдруг ты не справишься с мировой катастрофой, и вселенная погибнет.
– Это он так сказал?
– Я так сказала. Но он так думает.
– Позвоню, – пообещал Герман. – Я сегодня к нашим поеду, отвезу еду и книги. Твоя мать просила привезти книг, целый список составила.
– Ты только смотри не перезаражай их!..
– Я дальше террасы не пойду, – успокоил муж. – Пакеты оставлю, и мы посидим… на социально безопасном расстоянии!..
– Ужас, – сказала Тонечка.
– Ужас, – согласился Герман. – Жди меня, и я вернусь, Тоня! Скорее всего, в субботу. На самом деле хорошо, что вы уехали. В Тверской области все же безопасней.
– Хорошо, что в этом году у Родиона экзаменов нету. Десятый класс!
– И это тоже хорошо.
Они попрощались, и вскоре явилась Саша Шумакова с объемным пакетом из коричневой крафтовой бумаги.
Кроме обещанных московского хлеба, масла и банки икры, в пакете оказались коробка зефира, банка первосортного чая, паштет и бутылка красного вина.
– Прямо раблезианство какое-то, – сказала Тонечка, оглядывая гостинцы. – Мы сейчас все твои деликатесы поедим, а ты с чем останешься? Опять в Москву поедешь? Пополнять запасы продовольствия?
Саша махнула рукой.
– Я одна, – сказала она беспечно. – Мне никаких особенных запасов не надо. А у тебя ребенок.
– Да ребенка этого паштетами и зефирами кормить – грех один! Не в коня корм.
– Он худой как щепка.
– Вот именно! А ест, как будто еду в чемодан укладывает.
Саша засмеялась.
– Вы давно здесь обитаете?
– Еще до карантина заехали. Наш папа страшный паникер. Он нас сразу спровадил, как только стали показывать, что в Италии творится. Он сказал, что не сегодня завтра в Москве будет так же, и привез нас сюда. А потом уже карантин объявили. И он нам велит здесь сидеть и не высовываться.
– Правильно он велит. Мои друзья-врачи говорят, нужно пересидеть обязательно! Что от болезни все равно никто не застрахован, но лучше переболеть или до пика, или после.
– Да уж… – пробурчала Тонечка. – Кто бы мог подумать…
– На террасу пойдем или здесь?
– Холодно еще, на террасе замерзнем. Зато на воздухе.
– Так здесь или на террасу пойдем?!
– Пойдем, – решила Тонечка.
На столе стояла ее утренняя чашка с давно остывшим кофе. Тонечке показалось, что сегодняшнее утро было давным-давно, как в прошлой жизни.
…Про Москву и работу она тоже часто думала: все это осталось так далеко, что даже непонятно, было ли на самом деле, или ей просто показывали кино, в котором она играла главную роль.
Кино закончилось, и главная героиня оказалась в Дождеве Тверской области, в старом домике на берегу ручья с мальчишкой и крохотной смешной собакой. Из магазинов только «Рублевочка», из развлечений только телевизор. Из одежды только джинсы, толстовки с капюшонами и вытянутыми рукавами и «позорный волк». Когда начинался дождь, приходилось подтаскивать к углу террасы длинную ржавую трубу, чтобы не заливало фундамент. Когда холодало, нужно было растапливать голландскую печь, таскать из сарая дрова, колоть щепки, складывать в печкином зеве «шалашиком», дуть, зажмуривая глаза от золы, чтоб разгорелось.
Да еще старая княгиня взяла и умерла сегодня утром прямо посередине соседского участка!..
– Ты ее хорошо знала? – спросила Саша Шумакова, словно подслушав Тонечкины мысли.
