Федор промолчал.
– Федор Петрович, – Герман включил поворотник и вырулил на шоссейку, – вы, главное, мне не помогайте, хорошо?
– Что это значит?
– Я взял вас с собой, потому что вы все равно не остались бы в «Бухте», и мне пришлось бы еще контролировать и ваше появление, если бы вы решили внезапно явиться. Чтоб не подвергать вас опасности. Как гражданское лицо.
Федор посмотрел на него – нет, не шутит.
– Так что мы сейчас вернемся в дом вашей тети, осмотримся и подождем, как будут развиваться события. Вот и все, что мы будем делать.
Федор решил, что отвечать не станет. Он взрослый дядька, а этот самый продюсер разговаривает с ним, как со своим сыном Родионом шестнадцати лет от роду!..
Кажется, Герман понял, что переборщил, и добавил:
– Все нормально будет.
Они действительно бросили гиппопотама в каких-то кустах, перешли вброд ручей – вода была ледяной, а дно скользким, ноги вязли – и оказались на Заречной со стороны воды и берез, на заросшем изумрудной травой берегу, где так любила сидеть Лидия Ивановна.
В ее доме было пусто и светло – шторы все раздвинуты.
Федор прошел, остановился и огляделся. Герман за ним.
Тикали часы, должно быть, точно так же, как тогда, когда тетя была жива. Диван был почти отремонтирован, только сбоку еще торчал поролон.
– Тоня придумала работу сапожнику, – сказал Федор и улыбнулся. – Чинить диван.
– Она такая, – подтвердил Герман.
Дом был совсем небольшой, точная копия его собственного. Он обошел комнату, заглянул на кухню и в чуланчик.
Федор наблюдал за ним, словно кино смотрел про сыщиков и воров!..
– Подпол на кухне, – под нос себе сказал Герман. – Тонечка должна была сказать, что ценности спрятаны в подполе. Значит, вы в чулан, а я в ванную.
– Что?
– В засаду! – Герман засмеялся. – Вы сидите в чулане, а я в ванной. С вашей стороны парадная дверь, с моей – выход на террасу. Главное, если вдруг кто-то придет, ничего не делайте, вот совсем ничего! Договорились?
Федор пожал плечами. Такие распоряжения ему не нравились, словно этот тип знает что-то такое, о чем он, Федор, понятия не имеет, или уж так в себе уверен, что дальше некуда!..
Они еще постояли, прислушиваясь, а потом разошлись в разные стороны домика – в «засаду».
В этой самой «засаде» было невыносимо скучно.
Федор Петрович провел в чулане несколько самых скучных часов в своей жизни.
Постепенно он стал уставать, то и дело менять положение, ноги затекали, спина начала тихонько ныть, то клонило в сон, то, наоборот, хотелось встряхнуться и побегать.
Пару раз он даже выглянул из двери – ничего не происходило, день шел своим чередом. Германа не было слышно.
И ожидание продолжалось!
Казалось, ничего никогда не произойдет, когда на крыльце вдруг зазвучали шаги, дзинькнула лопата, и дверь открылась. Федор перестал дышать и замер.
– Никого, – послышался негромкий голос. – Давай!
– На улице тоже никого, – сказал другой голос.
– Да они все в Москву укатили! Москвичи хреновы! Где подпол этот? Почему мы сразу в него не залезли?
– Откуда я знаю! Ты говорил – быстрей, быстрей! Вот и не залезли!..
Федор Петрович весь напрягся. Сейчас, еще секунда, он выскочит из своего укрытия и… убьет. Обоих. Сразу.
На крыльце неожиданно загрохотало и затопало, что-то повалилось, и знакомый голос сказал громко и с укоризной:
– Вай мэ, кто здэс? Зачем чужой дом забрался? Дядя Арсэн прышел дыван чыныть, а ты тут зачэм?
Раздался резкий грохот, Федор выскочил из чулана, не с первой попытки открыв дверь, вылетел сразу на середину комнаты и ничего не понял.
В руках у Германа бился какой-то парнишка.
Сапожник дядя Арсен сидел на полу и держался руками за голову. Возле него валялись перевернутый стул и опрокинутый ящик с сапожным инструментом. И еще где-то продолжало грохотать и рушиться.
Не выпуская визжащего и брыкающегося парнишку, Герман подошел к дяде Арсену и спросил, перекрикивая вопли:
– Кости целы?!
– Вай мэ, нычего нэ слыхать!
Герман тряхнул злоумышленника за шиворот и приказал:
– Замолчи.
Тот замолчал.
– А… второй? – спросил Федор неизвестно зачем.
– В подполе, – сказал Герман. – Слышишь? Он там банками швыряется, сокровища ищет.
– Ты его запер?
– Сразу же.
– Дяденьки, – заголосил парнишка, – отпустите, дяденьки! Это они все придумали, Колян с дядькой! Дядька знал, что в храме под плитой какой-то сундук спрятан, Колькин родной батька подарил тогда, давно! А дядька сказал, сейчас взять самое время, никто искать не будет, эпидемия и трали-вали! И бабку навестить, щас все волонтеров этих пускают. А в маске не признает никто! Я только уколы делал, чесслово!.. Дядька сказал, старуха богатая, по пятнадцать тыщ в месяц племяннице переводит, Колькина мамка рассказывала, а она знает, она в почте работает! А у старухи и взять-то нечего, только брошка эта! И в тайнике ничего не было, только книжка какая-то дурацкая, не по-нашему написанная! Я не хотел! Убивать не хотел!.. Она сама умерла! Сама!
Герман загородил парнишку от Федора, который ринулся на него, и тут распахнулась дверь на террасу, в дом влетела Тонечка с топором в руке, а за ней Саша с лопатой.
Тонечка завертела головой, оценила остановку и ринулась к дяде Арсену.
– Вы живы? Все в порядке?
– Что еще за самодеятельность, Тоня?! Я тебя спрашиваю!
– Мы приехали, – затараторила Тонечка, помогая сапожнику подняться, – услышали страшный шум и побежали вам на помощь!
– Зачем вы приехали, когда мы договорились, что вы нас дождетесь там, в «Бухте»?! И не было никакого шума! Да еще страшного!
– Мы не могли ждать больше, – сказала Саша, подошла к Федору, обняла и заплакала. – Мы боялись. И нервничали.
– Тоня, я тебя убью.
– Зачэм так гаварышь, нэлзя так на жэну гаварыт!
– Федор, ты как?
– Я хорошо. На самом деле я ничего не понял. Все как-то само собой сделалось.
– Вот и хорошо.
– Папа! Папа! Ты их поймал?! Буська, иди ко мне, где ты есть?
– Не сердись на меня, Сашечка, миленький!
– Я тебе не миленький!
– Жэна тибе любя гаварыт, а ты слушай!
За окнами засигналила машина, озаряя все вокруг голубыми и красными всполохами мигалки.
