– Совсем не знала, – призналась Тонечка. – Она через нас на ручей ходила. Во-он, видишь, в ту калитку? На скамейке там подолгу сидела. Родион ее рисовал, а я и не знала!
– Он хорошо рисует?
– Мне кажется – прекрасно, – объявила Тонечка. – Вот тебя нарисует, посмотришь.
– Может, он и не собирается меня рисовать, откуда ты знаешь!
– Он рисует все, что ему нравится. – Тонечка улыбнулась соседке. – А ты ему понравилась, совершенно точно.
Саша вдруг смутилась, как будто Тонечка отпустила ей бог весть какой комплимент.
– А что у вас за собака? Дивное существо!
– Пражский крысарик, – отозвалась Тонечка из дома. Она составляла на поднос посуду. – Мы зимой взяли, и она от Родиона не отходит!.. Эти собаки с легендой, они спасли средневековую Прагу от чумы, передушили всех чумных крыс! На самом деле, они настоящие собаки, несмотря на то что крохотные. Видела бы ты, как она Родиона охраняет! Когда я его ругаю, она прибегает, садится ему на ногу и тявкает на меня! Чтоб я не ругалась!.. Родион! – прокричала она в сторону лестницы. – Спускайся, мы чай собираемся пить! И покажи нам свои рисунки! Можешь?
Мальчишка явился минут через двадцать, не меньше.
– Моя бабушка, – возвестила Тонечка, – если кто опаздывал, к столу не допускала! Опоздавший всегда обедал в одиночестве на кухне.
– Это предрассудки, – заявила Саша.
– Вот, – сказал Родион и выложил на стол папку, из которой в разные стороны торчали рисунки. – Буська, иди ко мне, замерзнешь!..
Невесомое существо, как на крыльях, подлетело к Родиону, он подхватил его с пола и сунул за пазуху. Собака немедленно высунула морду, встопорщила уши и заулыбалась.
– Можно? – Саша потянула к себе папку.
Родион кивнул.
Тонечка щедро намазала на кусок белого хлеба масло и выложила паштет. Мальчик немедленно запихал хлеб в рот, кажется, целиком.
– Слу-ушай, – протянула Саша с изумлением. – У тебя талант!
Родион довольно хрюкнул. Ни в какие свои таланты он не верил, рисовать – это так легко, нет ничего проще! – но любил, когда его хвалили.
– А вот это где? Воздушные шары над обрывом? Или ты придумал?
– В Нижнем Новгороде, – ответила за Родиона Тонечка. Ей тоже очень нравилось, когда Родиона хвалили. – Мы зимой там были. И собака наша оттуда.
– С ума сойти, – искренне сказала Саша. – Правда.
– А это уже здесь, – прокомментировал Родион, поедая второй бутерброд. – На ручье. Мостки почти сломались, но зато красиво.
– Очень!
– А это старая княгиня. Ее на самом деле Лидия Ивановна зовут, она мне сказала. Тоня, а ты точно уверена, что она умерла?
Тонечка молча кивнула. Подошла, стала у Саши за спиной и тоже стала смотреть.
Нарисовано было карандашами – Родион больше всего любил карандаши. От того, что цвета были неяркими, а штрихи отчетливыми, рисунок словно жил, дышал.
– Она еще сказала, раз я все время рисую, мне нужно учиться. А я сказал, что после школы в Суриковское буду поступать. А она сказала: правильно, это хорошее место, известное.
Саша отложила рисунок и вытащила другой. А потом третий.
Старуха чем-то была похожа на Анну Ахматову времен «Фонтанного дома» – тяжелое лицо, нос с горбинкой, морщины вдоль щек. И сидела она, положив согнутую в локте руку на спинку скамейки, тоже словно по-ахматовски.
– Только я все равно не понимаю, как это, – сказал Родион. – Она ведь не собиралась… а все равно умерла. Это же такое серьезное дело! И она, выходит, не подготовилась, что ли?..
Тонечка посмотрела на него. И Саша посмотрела на него.
Портреты старой княгини были разложены на столе, словно она присутствовала тоже, и Тонечку это смущало.
Еще что-то казалось странным, но она никак не могла сообразить.
– Должно быть, в молодости красавицей была, – заметила Саша. – Такое… благородное лицо.
– Она и сейчас красивая, – поддержал Родион. – Я обещал, что покажу, как у меня выходит, а она взяла и умерла.
Тонечка рассматривала рисунки.
На каждом старуха была разной – вот задумчивая, а вот печальная, а на следующем почти смеется, а вон словно удивлена. Родиону на самом деле нужно много и серьезно учиться, из него может выйти хороший художник!.. Неизменными на рисунках были только одежды – короткий каракулевый тулупчик с вышитым сутажом воротником, длинное коричневое платье, тонкий белый платок паутинкой и камея у ворота.
Тонечка еще раз посмотрела.
А потом снова.
…Позвольте, сегодня утром мертвая старая княгиня была именно в этом коричневом платье, но никакой камеи на платье не было.
Тонечка переложила рисунки.
– Родька, у тебя еще есть? Лидия Ивановна?
– Наброски есть. Там в папке дальше.
Тонечка вынула все листы до одного.
– Какая прекрасная собака! – восхитилась рисунком Саша. – И выражение прямо настоящее, как у нее!
– Так я же ее и рисовал, – сказал Родион солидно и погладил прекрасную собаку по раскидистым ушам.
…Н-да. На всех набросках камея тоже присутствовала. Собственно, один из набросков и был этой самой камеей – обрамленный золотом овал, в овале три грации, летящие словно в морской пене или в облаках.
– Саша, – спросила Тонечка задумчиво, – когда мы были в доме Лидии Ивановны, тебе не попадалась… камея?
– Что? Какая камея?
Тонечка показала на рисунок.
– Нет, – сказала Саша уверенно, – не попадалась. А что?
– Она всегда ее носила, – сообщил Родион. – Я не знал, что это за штука, и спросил, а она сказала, что старинная! Украшение такое! Их специально вырезали из перламутровых раковин. Я ее тоже нарисовал, видишь?
– Да я-то вижу, – согласилась Тонечка. – На всех рисунках она есть, а на Лидии Ивановне ее сегодня не было. И в доме мы ее не видели.
– Может, она ее прятала? – предположила Саша и посмотрела на изображение трех граций в овале.
Тонечка вздохнула.
– Смотри. Я так себе представляю. Она с вечера плохо себя чувствовала. Ворочалась на диване, там подушки все сбиты. Не обедала, на столе ничего нет, кроме чистого блюдца, и посуда вся убрана. Должно быть, думала, что отпустит. Утром поняла, что не отпускает, а только хуже делается, и пошла к нам. Она наверняка даже не знала, что ты приехала, потому что весь вечер лежала и не видела ни тебя, ни машины, а шторы были задернуты. Ты же ближе! А к нам она не дошла, не успела. Когда ты ее нашла, одета она была точно так же, как всегда, – коричневое платье и платок-паутинка. Полушубок, наверное, не смогла надеть. Спрашивается, где камея?
