— Очень!
— А ведь это ничего мне не стоило. Видите, дочь моя — творить красоту можно абсолютно бесплатно. Было бы только желание. Самое ценное, что есть в нашей жизни — это момент восторженного удивления. А удивить может все, что угодно: цветок, бабочка, человек. Главное, чтобы наше сердце не утратило способность удивляться. Было чистым и искренним, как в детстве.
Девушка пристально глянула на отца Даниила. Своими философскими рассуждениями он совершено не походил на деревенского священника. Вероятно, приехал сюда из какого-то крупного города. Может, даже из Москвы…
— А давно вы тут служите? — поинтересовалась у него Виктория.
— Давно. Как только Киевскую духовную академию закончил — так сразу и рукоположился.
«А, Киев, — подумала Вика. — Теперь все понятно».
— Уже сорок лет в Красных петушках службу правлю, — продолжал отец Даниил. — А до меня в этой церкви отец служил… и дед мой… и прадед…
Виктория в недоумении остановилась.
— Погодите! Так вы что — местный?
— А что вас в этом удивляет?
— Ну… Ваша манера вести беседу, образованность, глубокие мысли — это так нетипично для деревенского жителя.
— Ломоносов тоже не из высших кругов вышел, — заметил священник. — Я, конечно, не ровня Михайлу Васильевичу. Но и вы, дочь моя, перестаньте мыслить стереотипами.
Вика смутилась. Действительно, было крайне глупо судить о происхождении человека по каким-то отдельным признакам. Впрочем, гораздо больше девушку сейчас интересовал другой вопрос.
— Отче, а как же вы, и тем более ваши отец с дедом, служили в деревне при Советском союзе? Разве можно было править церковную службу при коммунистах? А колхоз, а председатель?!
Отец Даниил усмехнулся.
— А что председатель? Он первым грехи замаливать прибегал. Это в газетах и на всяких там политбюро церковников обхаивали. А русский люд в деревнях — он завсегда к вере тянулся, при любых правителях. Да и в городах подвижники божьего слова находились. Я духовную академию в семидесятые годы заканчивал, хотя официально она закрылась еще в тысяча девятьсот девятнадцатом.
Он поправил окладистую бороду — под ней блеснула толстая золотая цепь, на которой висел крест. Такое богатство было довольно странным для деревенского священника. Но Вика уже настолько прониклась уважением к собеседнику, что думать о чем-то меркантильном ей совершенно не хотелось.
— У нас тут, в Красных петушках, времена разные случались, — продолжал отец Даниил. — То лучше бывало, то хуже… Но церковь только раз закрыли — в двадцатые годы. Смутное было время. Мне дед рассказывал, все у него на глазах происходило. Как Смолины в семнадцатом году из Красных петушков бежали, прадед мой, в то время тутошний настоятель, три года без них службу правил.
Отец Даниил помрачнел.
— Потом в деревню красные пожаловали. Зажиточных крестьян разграбили, церковь подожгли… Мужики, было, на защиту встали — да куда там. Разве вооруженных солдат вилами-лопатами одолеешь? Графский особняк красноармейцы тоже поначалу спалить хотели. Но передумали — сделали там военный штаб. А потом, когда уходили, ничего уже не рушили. Все ж свое было, советское.
— А ваш прадед? — спросила Виктория. — Красные ненавидели священнослужителей — как ему удалось выжить в той ситуации?
— Ему не удалось… — голос отца Даниила стал глуше. — Прадеда повесили на звоннице — прямо под главным колоколом. А потом, как собаку, в овраг бросили. Даже похоронить по-человечески не дали. Ни жену, ни сына к телу не подпустили. Нелюди.
Последнее слово священник произнес с такой дикой злобой, которая совершенно не вязалось с его благообразным обликом. Впрочем, через несколько секунд отец Даниил спохватился и продолжил рассказ в своей обычной спокойной манере.
— За день до того, как разыгралась трагедия, прадед смекнул, что добра от красных не будет. Вместе с сыном вынес ночью все иконы из церкви и спрятал их дома в тайнике. Когда назавтра солдаты церковь подпалили, особого урона они ей не нанесли. До этого дождь прошел, все было сырое, горело слабо — только стены чуть закоптились, да стекла в окнах полопались. Красные обозлились и прадеда повесили. А в церковь двери заколотили, чтоб никто туда больше не ходил. Деда моего, тогда еще подростка, вместе с матерью на Соловки выслали — как врагов народа. Спасибо, хоть не расстреляли. А ведь могли…
Отец Даниил перекрестился.
— Уже в ссылке дед получил полное церковное образование. Тогда много сосланных священнослужителей было, они и учили молодежь. Дед повзрослел, женился, сан принял. Хоть и непонятно было, заимеет ли он когда собственный приход. Но все мечтал вернуться в Красные петушки, достать из тайника церковные реликвии и править службу в старой церкви.
Священник вздохнул.
— Долгих пятнадцать лет лелеял он эту мечту, пока с поселения не освободился. На Соловках, кстати, родился мой отец. Потом, когда срок вышел — в середине тридцатых годов — дед таки в деревню вернулся. Домашних с собой перевез, хозяйство наладил. В имении, понятное дело, уже колхоз к тому времени был. В графском особняке — сельсовет. А в церкви библиотеку устроить надумали. Вот дед туда библиотекарем и пошел. Достал спрятанные иконы, расставил их за книжными полками — и не разглядеть, если кто случайный зайдет. Так проходил год за годом: днем дед колхозникам книжки выдает, а вечером — потихоньку службу правит…
— Неужели никто из деревенских не донес об этом властям? — поразилась Виктория.
— Что ж они, сами себе враги, что ли? Многих в те страшные годы только вера и спасала. В тридцатых — голод, репрессии, коллективизация. В сороковых — война, разруха. Ну, а в пятидесятых уже послабление служителям церковным вышло — тут уж не хоронились так, как прежде… В пятьдесят шестом дед мой преставился, и приход к отцу перешел.
Священник грустно улыбнулся.
— Самые сложные времена в Красных петушках гораздо позже начались — в перестройку. Колхоз наш, в прошлом миллионер, развалился. Люди в город подались, искать лучшей жизни. В деревне одни старики оставались. Да я с семейством.
— У вас есть семья?
Вика искренне удивилась. Она была уверена, что отец Даниил одинок.
— Семья… — священник ссутулился, на глазах став меньше ростом. — Да, у меня когда-то была семья. Давно…
Девушка молчала, не в силах спросить, где же она сейчас.
— По Красным петушкам эпидемия гриппа прокатилась, — хрипло произнес отец Даниил. — Много народу погибло. Наверное, их можно было спасти, будь в деревне больница или хотя бы фельдшер.
Священник тяжело вздохнул.
— Тогда умерла вся моя семья: жена и трое ребятишек. Выжил я один.
Повисла долгая пауза. Вика никак не решалась прервать ее, а священник полностью погрузился в воспоминания.
