– Все не сорок, – сказал Коновалов, он почему-то от этого переселения выиграл, оказался наверху. Заметили мы также, что Орлов и Башкиров тоже наверху. Но нас это не беспокоило. Жизнь пошла по-другому: плакали дети, к печке все время была очередь, около нее тесно и почти у всех женщин красовались подпалины на юбках в верхней одежде. Прожгла подол своей шубки и я. А Зоенька просыпалась по-прежнему поздно. По-прежнему вела нежный разговор с Женечкой, и после слов «сейчас я сварю тебе кашку» выяснялось, что «кашка» будет часа через три.
Вспоминая жизнь в вагоне, а для нашей семьи она длилась месяц и два дня, я должна сказать, что, несмотря на скученность и разные неудобства, никаких склок и ссор у нас не происходило. Ничего похожего на то, что часто творилось в московских коммунальных квартирах в мирное время, не случалось никогда в нашем тесном вагончике с голодным населением в суровое военное время. Отчасти я объясняю это тем, что все были члены одного коллектива, между собой связаны работой и не распоясывались. А возможно, общие невзгоды и голод сплачивали людей. Хотя люди, конечно, были разные.
Не успели немного угомониться, как пошел слух, что багажный вагон отцепят. Все кинулись за своими вещами. Что творилось! В вагоне остались Чечеткины, Суриковы, мы и Нина Седыгина да Таня Орлова, одна со всеми детьми.
– Смотрю я на вас, – вдруг сказала Таня, – какие-то вы все чудные. Почему за вещами не идете? Голыми вам, что ли, охота остаться?
Слова Тани подействовали, и Женечка робко сказал: «Давай, Зоенька, я хоть твой чемоданчик принесу, уж мой сундучок не надо». Его горячо поддержала мама и стала быстро заматывать свою шотландскую шаль. Мы все, кроме Таши и Чечеткина, вышли. Под ропот мужа пошла и жена Чечеткина. Навстречу нам попались нагруженные спутники. Только мы общими усилиями достали Зоенькин чемоданчик, оказавшийся довольно объемистым, мамин чемодан, Нинину корзинку и корзинку Чечеткиных, как вдруг вагоны толкнуло – прицепили паровоз. Торопясь и пыхтя, мы еле успели влезть. Но, оказывается, паровоз маневрировал, отцепляли наши багажные вагоны. Через некоторое время Саблина, главу семьи с тремя детьми, вызвали к Ижорину. Он вскоре вернулся и сказал:
– Освобождаем вам место, мне предложили ехать в багажном вагоне, идем на новую квартиру, – весело закончил он.
Команда его состояла из жены и трех девочек от четырех лет до десяти. Все пятеро очень худые и очень черные. Девочки похожи были на галчат, особенно младшая: она, как птенец, раскрывала ротик и просила кушать.
– Идите за Саблиными, – посоветовала нам мама, – хоть узел с подушками и пальто принесите.
И мы пошли. На улице было темно. Мороз стоял с ветром. Наш багажник отвели очень далеко. Обходить составы было невозможно, и все лезли под вагоны. Составы длинные, и не видно, прицеплен паровоз или нет.
– Как бы нам не заблудиться, – сказала я.
Наконец добрели. В вагоне топилась печка. Там был Яценко, он ее и установил. «Ну, вот и хозяева пришли, – бодро сказал он, – а я побегу к Ижорину, завтра, может, отправят» – и быстро исчез, а я заметила, что на нем надет свитер. Вещей в вагоне оказалось значительно меньше. Но все же полвагона еще оставалось. На каждой вещи пришита или приклеена записка с фамилией. Цветастый узел сразу бросился в глаза, недалеко стояли наши обе корзинки. Таша подняла узел.
– А он тяжелый. Знаешь что, давай и твою корзинку возьмем.
– Ты что, с ума сошла! Куда мы там все это денем? Да и тяжело, не дотащим.
– Место найдем, твою корзинку рядом с Нининой поставим, под нары, а узел маме в изголовье.
Нехотя Таша согласилась. И мы пошли в обратный путь с тяжелым грузом. Холодно, метет поземка, все время надо лезть с вещами под вагоны. Это было точно тяжелый сон. Вдобавок заблудились, путей много, а вагоны все одинаковые. Темно. Когда мы нашли наш вагончик, нам показалось, что мы попали в рай.
– Ну, девки, ваша мать чуть с ума не сошла. Хотела вам навстречу идти, еле отговорили, – проговорил Орлов.
– Завтра утром я с вами вместе за Олиной корзинкой отправлюсь, – сказала Нина.
Но пойти за моей корзинкой не пришлось. Утром только принесли нам паек и началась обычная дележка, как застучали колеса. Медленно ехали целый день, правда, иногда останавливались, но не у станций, а не доезжая их. Ночью в нашем вагоне послышались вопли – умер ребенок Орловых. Последние дни он лежал тихо, даже не плакал. Все были потрясены, а отчаянию Тани не было границ. Колеса все стучали. «Ужель поезд не остановится! Хоть бы в землю мово Сашеньку зарыть!» – плакала Таня. И это был момент, когда всех едущих в нашем вагоне охватило сильное желание, чтобы паровоз остановился. И наконец он остановился утром, часов в девять, на станции Поныри. Яценко неведомо где достал лопату, и мы все стояли у раскрытой двери и с тяжелым чувством смотрели, как спускаются с полотна железной дороги в поле две темные, жалкие фигуры: у одной под мышкой сверток, у другого в руках лопата.
Тиф
– Товарищи, можно дверь закрыть: что-то мужа трясет, никак не согреется. – Это говорила молодая, на восьмом месяце беременности женщина – Беляева.
Они были в числе вновь поселенных к нам шестнадцати человек. Беляев еще вчера чувствовал себя плохо, и в связи с уходом Саблиных его положили наверх, рядом с женой.
– Что-то посыпались на нас несчастья, – мрачно вздохнула Нина.
Когда Таня с мужем вернулись, мы старались как-то отвлечь ее, но не получилось. Она молча легла на нары и ни с кем говорить не хотела, а рядом прыгал на руках матери младенец Башкировых, правда, он стал менее розовый и немного похудел. Еще одна невзгода свалилась на нас: появились насекомые. Сначала немного. Все вели с ними тщательную борьбу. Когда нас было меньше, это удавалось. Ежедневно завешивались одеялами, раздевались и устраивали вшам беспощадный бой. То же самое организовывалось и на мужской половине. Но после переселения стало сложнее. Жена Беляева сказала нам, что в их вагоне вши ползали по нарам. У нас этого не было. Но наутро после заболевания Беляева и мама, и Зоя жаловались, что они совсем не могли спать, так их кусали. Хотелось выйти на улицу и прикладывать снег к телу. Зоя рассказала, что она читала где-то, что вши заболевшего человека не кусают, особенно если у него высокая температура. Они уходят от него. Этим и объясняла она напасть, случившуюся в эту ночь. Мы опять возобновили борьбу, выгоняли мужчин на улицу, уходили сами, и днем мы укусов почти не чувствовали, но ночью насекомые активизировались.
До Курска доехали быстро. А Беляев не поправлялся. Иногда бредил, вскакивал. В Курске к нему привели врача, диагноз – сыпной тиф. Больного на носилках должны были отправить в госпиталь. Расстроенная беременная жена быстро собрала вещи, и оба покинули вагон. Вскоре наши колеса опять застучали. Четыре вагона прицепляли гораздо легче, чем десять. И вдруг на полу у двери обнаружили маленький фанерный сундучок. Об него споткнулся Коновалов.
– Кто-то не у места укладку поставил, – проворчал он.
