– Пропали мы, как червяки! – уныло вздыхает Костя.
– Ничего не пропали, – возражает мама. – Они относятся внимательно. Из Старобельского военкомата не раз звонили сюда и просили не задерживать прибывающих сотрудников. Но понимаете, сейчас сев, и с подводами стало трудно. Завтра он не обещает, но к шести часам утра велел все-таки прийти.
Я беру чайник и отправляюсь за кипятком. Попив кипяточку с изумительными коржиками, мы опять засыпаем. Так прошел целый день, мы или спали, или пили кипяток. К ночи картина в зале ожидания опять меняется. Опять набивается много народу. Рядом с моей скамейкой, на полу, размещается женщина с двумя детьми. Я уступаю ей свою скамейку, а сама сажусь у мамы в ногах.
– Так и будешь теперь спать сидя? – спрашивает мама.
– Я весь день спала, и мне уже больше не хочется, – отвечаю. – Здесь так душно, пойду на улицу, подышу немного.
Мама дает мне свою шаль, и я выхожу на платформу. До чего же хорошо на воздухе! Ведь это уже апрель. Но ночь очень темная, что-то лавочек мне не попадается, наверное, все перетащили в зал ожидания. Вот одна стоит как-то боком, видно, кто-то тащил и бросил. Я придвигаю ее к глухой стене здания и располагаюсь с удовольствием. Как хорошо! Спала целый день в духоте и не замечала, что душно, зато сейчас весенняя свежесть вливается в меня как бодрящий напиток. Она наполняет весь организм радостью, знакомой радостью жизни! Две фигуры приближаются к моей скамейке. Кажется, военные. Один говорит:
– Здесь какая-то бабушка спит, не будем мешать.
«Ах, бабушка, – проносится у меня в голове, – это интересно». Я плотно закутываюсь в шаль и медленно усаживаюсь на скамейке.
– Идите, идите, милаи, садитесь, – протяжно говорю я. – Я выспалась, целый день нынче спала, куда уж больше. – И я медленно зеваю и крещу рот рукою.
Оба садятся.
– Мать-то, видно, наша, орловская, – говорит один.
– Нет, мы тульские, а вам на поезд иль приехали?
– И приехали, и дальше поедем. А ты куда, мать, направляешься?
– А я к сыну приехала, они здеся, возле станции стояли, а теперича, вишь, в город угнали. В город, в шестидесяти верстах отседова, туды поезда не ходют. Вишь, как получилось!
– А что же ты, одна приехала?
– Нет, куды мне одной-то, я со свояками – они там, в помещении спят. Да там душно больно, а как я сюды вышла, сразу вольготно стало. А это я хочу сказать, здеся у них вроде не по-нашему весной пахнет, у нас-то как-то по-другому!
– Верно, мать, – оживился тот, который сказал, что я орловская, – совсем не по-нашему здесь весной пахнет: лучше запаха родной, орловской земли ничего не может быть.
– А все же весна! – вздохнула я. – А вам далеко еще ехать?
– Да не так далеко, как пересадки надоели, – сказал другой.
Поговорили о тяжелой дороге, о пересадках.
– Видать, свою часть нагоняете? – спросила я.
– Нет, нас на учебу послали, на военные курсы.
– А на кого учиться будете? – любопытствовала я.
– На кого? На летчиков, – ответил тот, который сидел подальше.
– Будем на аэропланах летать, – весело подхватил мой сосед.
Я заахала.
– Ужли ж правда по небу летают? Отродясь не видала.
Мне хотелось подстрекнуть их, чтобы они рассказали свои ощущения в полете, поделились со мной своими переживаниями, связанными с загадочной и удивительной профессией летчика. Ведь летчик в те годы – это было что-то необыкновенное. И они разговорились. Они перебивали друг друга, горячо рассказывали, как чувствуют себя вольными птицами, как свистит в ушах воздух. «Ведь они только едут учиться, – думала я, – как же они могли летать, не учась?» Да, в их рассказах был только энтузиазм и вовсе не упоминались необходимые термины. Я их, конечно, сама не знала, но ни одного незнакомого слова не было произнесено. «Не разыгрывают ли они меня, как я их?» – мелькнула мысль. А тем временем стало светать. Легкий ветерок разогнал тучи. Я плотнее завертывалась в шаль, теперь прикрывая лицо.
– Смотри, уж светлеет, – заметил мой сосед. – Зажги-ка спичку, я на часы взгляну.
Ветер задувал спички.
– Да я и так увижу, – сказал он, разглядывая часы.
Я вдруг вспомнила, что маме надо к шести часам идти в исполком, и быстро спросила, забыв изменить голос:
– Сколько времени?
– Пять часов, – ответил он, и я уже могла увидеть его удивленное лицо.
– Ну ладно, – сказала я, улыбаясь, спуская на плечи шаль, – хватит разыгрывать: я не бабушка, вы не летчики. Очень желаю вам быть ими в дальнейшем.
Оба удивлялись и смеялись.
– Ну и артистка! Вот разыграла!
– Артисткой мне немного пришлось быть, очень немного, – призналась я. – А вы правда на учебу едете?
– Это чистая правда, – в один голос ответили оба. – На курсы красных командиров, только, к сожалению, летчиков там не выпускают, – добавил с грустью орловский.
На небе разгоралась красная полоска, теперь я могла хорошо разглядеть своих незримых спутников. Они были молодые, жизнерадостные и, мне показалось, красивые.
– Смотри, какая наша бабушка-то хорошенькая, – обратился один к другому. И вдруг вдали загудел паровоз и издалека послышался шум приближающегося поезда.
– Это наш, – сказал орловский, – так мы и уедем. Дай хоть свой адрес.
– Я его не знаю, так же, наверно, как вы своего не знаете.
Из дверей вокзала хлынула толпа с вещами. Мы посторонились. Я пожала руки обоим и искренне пожелала, чтобы их мечты исполнились. Мы глядели друг на друга и как-то грустно улыбались. Подошел поезд. Мои спутники лихо цепляются и вот уже машут мне с открытой товарной платформы. Я отвечаю им и невольно вспоминаю, что вчера еще я так же махала Федору Степановичу, а недели три тому назад махала доктору Шварцу, чтобы проститься навсегда. Проходят мимо тебя люди. Иные ненадолго задерживаются. Кто-то помог тебе, кто-то просто ласково улыбнулся, и в памяти сохраняется след, как от яркого луча; но луч исчезает безвозвратно, а отблеск человеческой души, видно, остается незаметной частицей в извилинах нашего мозга, и при каких-то неведомых контактах вдруг всплывает перед нами весь человек, с его взглядом, голосом, улыбкой, с его радостями и печалями.
Когда я вошла в зал ожидания, мама собиралась уходить, а Таша и Костя сидели на своих скамейках. Таша иногда вставала и опять садилась.
– Ты что? – спросила я.
– Вроде мне лучше, – ответила она
Мама вернулась скоро.
– Нет, сегодня подвод не будет, зато завтра обещали.
– Пропали мы, как червяки, – опять сказал Костя, – теперь будут завтраками кормить!
Мама вдруг рассердилась:
