У хозяев предпраздничная суета, бегают взад-вперед, выносят очень много скорлупы от яиц. Нина слышала от своей хозяйки, что раньше в куличи и мазурки бабы клали по сотне яиц, и они были очень высокие. Но и сейчас праздник справляют довольно солидно. А мы с Ниной чувствуем себя одиноко и бесприютно. Мы сидим на скамеечке, недалеко от дома. Мимо проходит народ с куличами, пасхами, крашеными яйцами в белых салфетках, и сверху обязательно красуется бумажная роза. Это несут в церковь святить. Ведь разговляться полагается свяченым. Мы дома этого не придерживались. Да и поститься никогда не постились. Вот в институте заставляли. Теплая весенняя ночь располагает к откровению, и Нина вдруг таинственно заявляет:
– А ты знаешь, я еще в вагоне влюбилась!
Предметом ее любви оказался Евгений Михайлович Суриков – тот самый Женечка, за которым ухаживала его сестра Зоенька. Эти брат с сестрой мне были симпатичны, и мне хочется узнать про них. Нина рассказывает, что оба болели тифом. Зоенька еще в больнице познакомилась с одним председателем горисполкома Старобельского уезда, и он пригласил ее к себе на работу женорганизатором. А теперь она вышла замуж за своего председателя. В Старобельск приезжают редко. А Женечка получил комнату на окраине города, работает в военкомате, все такой же грустный и замкнутый.
– И все такой же красивый, – добавляет Нина.
Я вспомнила Евгения Михайловича, он действительно красив. Высокий, кудрявый, темные волосы, синие глаза и правильные черты лица.
– Я с ним почти не разговаривала, так, изредка, по работе, – грустно говорит Нина.
– Вы оба чересчур молчаливы, – замечаю я.
Нина неинтересна, у нее широкий нос, толстые губы, но я встречала девушек с лицом еще менее красивым, чем у Нины, и они пользовались успехом. Все зависит от жизнерадостности, доброжелательности к людям и умения общаться с ними. А Нина очень замкнута. И вдруг она начинает просить меня:
– Пойдем завтра к Женечке – мы пойдем как будто к Зое: завтра праздник, и мы с тобой решили, что она должна приехать к брату. Одной мне неудобно, а вдвоем можно.
Перспектива идти в гости к нелюдимому человеку меня не очень устраивает, но Нина мечтает об этом, и я соглашаюсь.
Евгений Михайлович встретил нас очень приветливо.
– А Зоеньки нет, – разочарованно тяну я.
– А меня не считаете? – шутит он и добавляет: – Она прислала недавно письмо, что очень много работы и вырваться не сможет.
Он настойчиво приглашал нас пройти в комнату, но мы отказались и посидели немного в палисаднике. Разговор с ним поддерживать было трудно. Он ласково смотрел и молчал.
Даже не спросил, как мы добрались в Старобельск, его, видно, ничего не интересовало, да он и не пытался сделать вид, как другие. Когда я прервала молчание, которое, видно, его нисколько не тяготило, и позвала Нину домой, он удивленно посмотрел на меня и сказал:
– А куда вы торопитесь? Разве плохо посидеть на воздухе и помолчать?
«Оригинальный человек, – подумала я, – удивительно непосредственный».
– Вот так всегда, – сказала Нина, когда мы шли обратно. – С ним двух слов не слепишь. А какие у него глаза: синие и грустные.
– Он какой-то не от мира сего, – добавила я.
А сама думала, что, если бы в институте я встретила такую девчонку, я обязательно подошла бы к ней и попыталась бы найти к ее сердцу ключ. Это всегда было очень увлекательно. Но с тех пор, как я стала взрослая, между мной и интересующими меня людьми стали вырастать барьеры. И главный – это взаимоотношения между мужчинами и женщинами. Я нисколько не влюблена в Женечку, и он в меня влюбиться не собирается, но, если бы я сумела как-то подойти к нему и подружиться, обязательно сказали бы, что это романчик. А тяга к людям, к их разным характерам во мне жила, и иногда приходилось даже преодолевать ее.
Эти три дня мы провели с Ниной вместе. К концу третьего, только я собиралась укладываться спать, вдруг влетел Костя Нечаев со словами:
– Ваша мама и Натка приехали. Идем к ним, они остановились в гостинице, я дотащу корзинку, я им все рассказал про комнату.
Оказывается, есть гостиница, а я и не знала! Меня точно вихрь подхватил, и я не чувствовала себя больше одинокой. Корзинка моя была легкая, и Костя убегал от меня, чтобы отказаться от моей помощи. Таким образом, мы добежали быстро. Вот она, гостиница, в живописном месте, недалеко от реки. Во дворе два вола около арбы мирно жуют жвачку.
– Это на этих «цоб-цобе» они и приехали, – говорит Костя.
Я радуюсь встрече с мамой и Ташей, как будто не видела их давно. Когда первые перекрестные вопросы кончились, мама спрашивает:
– А почему все-таки ты не сдала ордер? У тебя был целый день до праздников.
– Вы еще не знаете про вторую неудачу, – отвечаю я и рассказываю про комнату с охранной грамотой. Таша сочувствует мне и возмущается длинным жилотдельцем, а мама говорит:
– А я так и была уверена, что у Лели ничего не получится, все-таки она растопша.
Мне очень обидно, но высказывать свои обиды я не успеваю, за меня горячо вступается Таша:
– Я точно так же поступила бы, да и ты сама не полезла бы нагло против закона. А Лелю не обижай, вспомни, как в Белгороде мы с тобой вернулись на вокзал, потеряв все документы. У меня было такое чувство, что мы остались под открытым небом, и вдруг она дает нам записку с адресом. Я этого никогда не забуду.
Мама замолкает, но тут же начинает заботиться, куда меня уложить спать. <…> Мама куда-то сбегала и сказала, что меня пустят переночевать в очень маленькую комнатку, похожую на шкаф.
– Да спала же я четыре дня на полу, на своей шубе, с чужими людьми, с вами будет очень приятно! – говорю я.
– А там диван, и никто тебе мешать не будет, – говорит мама, – так что будет еще приятнее.
Но она ошиблась, мешать мне пытались. Когда она провожала меня на ночлег, в коридоре мы столкнулись со знакомым мне по сватовскому вокзалу человеком – судьей, у которого была больная жена.
– Это моя старшая дочь, – сказала мама, знакомя меня с ним. Оказывается, они ехали на одной подводе.
– А ваша жена поправилась? – вежливо осведомилась я.
– Она почти здорова, но еще очень слаба, и я решил поехать пока один, а ее обещают доставить через некоторое время.
Как будто больше нам говорить было не о чем. Но как только мама, пожелав спокойной ночи, скрылась в своем номере, он оказался около моей двери. К счастью, я уже заперла ключом свой шкафчик. Но наверху в двери было маленькое окошечко, и я в темноте, света в номере не было, увидела за стеклом очертания его физиономии. Он объяснил, что ему очень нужно поговорить со мной и он просит впустить его. Я вежливо извинилась и сказала, что хочу спать. Он продолжал настаивать и отпускал какие-то пошлые нежности. Таких нахалов я еще не встречала в своей жизни. Села на постель и думала, что делать: выругать его и отправить восвояси или не обращать внимания и заснуть одетой. Вдруг мне стало очень обидно: так все хорошо, приехали мама с Ташей, весна, впервые за долгое время мне представляется возможность заснуть на мягком диване, и вдруг все испорчено. Шут с ним, пусть торчит там, пока его кто-нибудь не прогонит, а я разденусь и лягу. Я быстро разделась, прикрываясь одеялом, легла на бочок, свернулась калачиком, он сначала недолго помычал что-то, и я заснула.
