– Павло, снидать!
В хату вошел мальчик лет двенадцати. На его худеньком загорелом личике не было выражения беззаботной безмятежности, как у Вани. Он уже все понимал и чувствовал опасность. Когда мать сказала ему, что от него требуется, он выразил готовность. Прасковья Павловна объяснила нам адрес сестры. Стала уславливаться, в каком месте города встретиться нам с Павло. И все места казались опасными. Ганна беспокоилась за сына. Издавна велось, что городские мальчики враждуют со слободскими. Она боялась, что какой-нибудь оголец укажет махновцам на Павло как на комиссарского родственника. Таша предложила:
– А давайте встретимся у больницы, едва ли там будут ребята и махновцы.
Так и решили.
Когда мы нашли указанную улицу, нужный дом мы узнали издали. Вокруг него суетились махновцы, а в дверь все время входили и выходили. Мы с Ташей прошли мимо по противоположной стороне и вдруг заметили за домом, в кустах, какие-то узлы, лежащие на земле, и сидящую рядом с ними женщину на табуретке. Мы подошли к ней.
– Вы не Екатерина Павловна? – спросила Таша.
– Да, – ответила она.
Ее бледное лицо испуганно и заплакано. Она совсем не похожа на Прасковью Павловну. Та – рыженькая с очень бледной кожей, с крупными веснушками на лице. Эта черноволосая и черноглазая. Мы быстро объяснили ей, что мы соседки ее сестры. Она очень обрадовалась.
– Она успела уйти?
– Успела, мы только что говорили с ней. О вас беспокоится.
– Какое счастье, что вы пришли и сказали мне, прямо гора с плеч свалилась. Спасибо вам, идите, не задерживайтесь, только скажите, что меня не трогали, – они говорят: «С бабами не воюем». А в доме всё переграбили. Там их штаб, – добавила она шепотом.
Мы пошли к больнице. Павло был уже на месте. Он сбивал хлыстиком головки репейника у забора.
– Тетя Катя жива? – сразу спросил он, как только мы приблизились.
– Жива, жива, сидит в кустиках на табуретке, и перед ней даже два узла, – быстро и тихо говорила Таша. – А в ее доме штаб, туда не ходите. Они говорят, что с бабами не воюют, – добавила она для дальнейшего спокойствия ее родным, а сама подумала: «От таких полоумных бандитов можно ждать что угодно, сейчас так, а через час по-другому».
– Ну, иди, небось мать волнуется, – обратилась Таша к мальчику. На его лице мелькнула улыбка.
– Бувайте здоровы. – И он рванулся с места, а потом вспомнил и пошел медленно.
Мы тихо шли по направлению к дому.
– А все-таки они балды порядочные: тут и штаб их, тут и она поблизости сидит, и, по-моему, никакой охраны у штаба. Ты не заметила?
– Не заметила, но, наверно, есть.
И вдруг мы увидели, что в огороженном скверике сидят какие-то люди, мужчины, не махновского типа. Их было человек восемь-десять. Когда я пригляделась, то обратила внимание, что это были юные парнишки и среди них два старика. Мы приблизились к решетке.
– Вон Женька Бекман из угрозыска, – шепнула мне Таша.
Он увидел ее и подошел.
– Ты что здесь делаешь?
– Арестован, – ответил он, грустно взглянув своими большими глазами. – Собрали евреев.
– А охраны нет?
– Была, только что отозвали на какую-то операцию.
– Так беги же скорей, Женька, чего же ты ждешь, даже калитка не заперта. Беги на слободку, там их нет. Идем скорее, – обратилась она ко мне. И мы быстро пошли.
Мне сделалось очень страшно, как будто я была на месте Жени и тоже бежала из этого скверика, а Таша шла спокойно. Когда мы отошли довольно далеко, обе остановились и оглянулись. В скверике наблюдалось какое-то движение, но кто уходит, кто остается, разглядеть было нельзя.
Мама встретила нас у калитки, очень встревоженная.
– Где вас носит? Я думала, что вас схватили.
Мы, конечно, ей ничего не рассказали – Таша соврала, что мы сидели у Тани Нечволод.
– Безжалостные вы, – сердито обронила мама.
Не успели немного прийти в себя от этих событий, как новое: во дворе появилась наша хозяйка, Изубилина. Мы увидели, как она слезла с телеги и подошла к группе махновцев, сидящих во дворе. Она что-то говорила им, показывая рукой то на квартиру Ткаченко, то на нашу. С ней приехал высокий дядька, он остался в телеге.
– Ну вот, – сказала я, – исполнилось предсказание Прасковьи Павловны: Изубилина доносит на нас.
В этот момент вышла из кухни на террасу красная от плиты Клавдия Петровна.
– Баранина готова. – И махновцы с криками «даешь баранину» бросились на кухню. Они вынесли оттуда три противня и поставили прямо во дворе на травку. Один стал резать на куски, а остальные уселись около на земле. Им было не до хозяйки. Но мы видели, как она отвела в сторону Якова и о чем-то просила его. Яков сначала почесал в затылке, а потом пошел за хозяйкой к нашей двери. Длинный приезжий соскочил с телеги и тоже направился за ними.
Хозяйка даже не поздоровалась с нами. Первая ее фраза была:
– Я приехала за пианино. – И добавила: – Надеюсь, вы протестовать не будете?
Мы с мамой молчали, а Таша ответила презрительно:
– Пожалуйста.
Длинный стал выдвигать пианино, а Яков крикнул в окно махновцам:
– Там мою долю оставьте, я зараз приду.
– Знаем, – донеслось со двора, – Афанасия тоже нет.
Яков с длинным долго пыхтели над пианино, хозяйка тоже хлопотала около. Застревали в дверях. Когда пианино прочно встало во входной двери, у меня мелькнула мысль, что они так теперь и останутся навсегда. Но наконец вытащили. И только когда хозяйская подвода выехала со двора, мы вздохнули свободно. Хотя неизвестно, что она наговорила про нас махновцам и какие еще могут быть последствия. Первая заговорила мама:
– За что она так возненавидела нас? Что мы сделали ей дурного?
– Только за то, что мы живем в ее доме, а ей здесь жить опасно, могут отнять хутор.
– А пианино все же очень жалко, – сказала Таша.
– На чужой каравай рта не разевай, – вздохнула мама: она любила говорить пословицами.
А между прочим, приведенная здесь пословица широко известна своей первой частью, а ведь есть и вторая, реже вспоминаемая: «Пораньше вставай и свой затевай». От этих слов веет старым русским бытием, когда «хлебушки» пекли сами и «затевать» их было дело нелегкое. У меня осталось в памяти, как жившая у нас в Отякове Параня, уходя от нас замуж, хвасталась нам словами ее будущего свекра, сказанными про нее: «Девка здоровая, большую квашню с опарой хорошо промешает».
Но вернемся к нашим тяжелым дням в Старобельске. Когда пиршество во дворе кончилось, на террасе появился Афанасий и заглянул в наше окошко.
– Спасибо за готовку. А теперь кто из вас может нам «Яблочко» сыграть?
