Ваш В. Ч. 1/11 1920 г.»
Радости, что он близко, в Харькове, я не почувствовала. Письмо какое-то мимоходное. Я понимаю, что он от себя не зависит. Он на военной службе, даже домой, к матери не удалось заехать. Но хоть одно теплое слово бы написал. А возможно, оно опять получилось бы фальшивое. Так что, может, и хорошо, что не написал. И зачем он только пишет? Не понимаю. На этот раз письмо я не перечитывала и не таскала с собой. Видно, чувствовала, что оно будет последнее. Больше писем от доктора Ч. я не получала.
Снова театр
Однажды мы узнали, что при культотделе полка организовался драматический кружок. Я, конечно, направилась туда и предварительно уговорила Ташу и Тосю пойти со мной. Тося отвечала, что у нее вообще нет никакой тяги к драматическому искусству. А Ташу, видно, это дело интересовало, но опять ей было очень некогда. Режиссером в наш кружок пригласили местную жительницу Евдокию Александровну Долгую. Она много лет участвовала в старобельском любительском кружке, а сейчас была артисткой наробраза. Ставили новую, современную небольшую пьесу в двух действиях. Первое проходило на баррикадах. Было много стрельбы, между выстрелами произносились горячие речи. Пьеса написана наивно и малохудожественно, но искренно. Я обратила внимание на героя, он репетировал очень хорошо. Это был наш политком Шмыркин. Высокий, видный, с хорошим голосом, он был и зажигателен, и правдив. Героиню играла наша режиссер Долгая, и, хотя в ее движениях и интонациях чувствовались актерские навыки, ее образ бледнел перед образом героя.
– Немудрено, – сказал сидящий рядом со мной красноармеец, знакомый мне по штабу, когда я поделилась с ним своими впечатлениями. – Шмыркин во всех боях с нами сражался, он сам все это пережил, а она представляет.
Второе действие начинается с беседы кухарки и дворника. Они сидят на скамейке у ворот дома, находящегося недалеко от баррикад. Беседа разъясняет события. Дворник рассказывает, а кухарка ахает и расспрашивает, Затем герой вносит на руках смертельно раненную героиню. Вбегают остальные. Апофеоз – речь умирающей героини. Роль кухарки предложили мне. Собственно, вся пьеса держалась на двух человеках, и репетиций было очень мало. Я заметила, что Долгая относилась к постановке совсем не так, как Карев. Пусть он сам исполнял роль, но тем не менее переживал каждую реплику. И такого контакта и волнения между участниками здесь не чувствовалось. Душой всего дела казался Шмыркин, но он был очень занят, его рвали на части. Поэтому Кареву можно было высказать все свои соображения, а Долгую стеснялись, да, думается, она и сама не очень интересовалась нашим мнением. Поэтому я хоть и радовалась, что опять занялась полюбившимся мне делом, это было не так, как в Можайске. Спектакль был назначен быстро. Он давался только для нашей части. То ли люди изголодались без зрелищ, то ли события были очень близки, да и политком Шмыркин, так хорошо исполняющий главную роль, пользовался любовью однополчан, но спектакль имел большой успех. <…>
Долгая, ободренная похвалой, решила поставить новый спектакль, веселую комедию «Два часа правды». Автора не помню, может быть, Крылов, а может, и другой из популярных дореволюционных комедиографов. Сюжет занятный, в нем высмеиваются мещанские обычаи и предрассудки, заставляющие людей врать на каждом шагу. Главные герои: молодожены, их тетка, молодящаяся старуха, и приятель мужа. Остальные роли второстепенные. Долгая на этот раз в спектакле не участвовала, а на главную роль жены назначила меня. На читку пьесы мне удалось затащить Ташу и Тосю. Пьеса всем очень понравилась. Написана остроумно. <…>
В пьесе очень много смешных положений. Долгая предложила Таше небольшую роль сестры жены. А роль тетки, ее звали Митродора, предложила Тосе. Долгая на этот раз больше внимания уделяла всем, и участники загорелись, появился и контакт, и энтузиазм, как в Можайске. Мужа играл наш начхоз команды Кузьмин, его приятеля – работник штаба Орнацкий. Все было хорошо, но у Тоси Митродора никак не получалась. Изобразить чванливую и злую старую деву мягкая и добрая Тося не могла. Однажды Таша воспользовалась тем, что Долгая занялась другими, отвела Тосю в сторонку и сказала:
– Представь себе, что ты всех презираешь и считаешь непогрешимой только себя. – Таша выпрямилась, сделала презрительную мину на лице, опустив углы рта, и процедила реплику Митродоры.
– Вот-вот, именно так, замечательно, вы и будете играть Митродору, – вдруг послышался голос Долгой.
– Такая хорошенькая восемнадцатилетняя девочка и играть смешную старую деву, – протянул мой партнер Кузьмин.
– Бросьте эти вредные мысли – играть только хорошеньких, – рассердилась Долгая. – Если вы пришли в наш кружок только красоваться, то из вас толку не будет. Я хочу, чтобы вы научились создавать образ. Вот сейчас у вас роль молодого героя, а следующий раз я вас заставлю старика играть.
Кузьмин смутился, но сказал, что он старика сыграет с удовольствием.
– Так вот, Наташа будет у нас Митродора, – продолжала Долгая, и Таша согласилась. <…>
Спектакль наш прошел отлично. Сначала давали для нашей части. Долгая сама гримировала нас. Ей помогал вдруг появившийся Шмыркин.
– Как трудно уродовать это красивое лицо, – вздыхала Долгая, гримируя Ташу.
Свою роль Таша провела замечательно, вполне можно сказать, что гвоздем всего спектакля была она. Я почти все время находилась на сцене и часто слышала хохочущий басок нашего комполка Власова, сидящего в первом ряду. Повторили спектакль для жителей города. Цены на билеты поставили высокие, но сбор был полный еще днем. По просьбе жителей повторили еще третий раз, и все равно театр был полон. Мама наконец-то увидела нас на сцене и очень хвалила Ташу и даже меня. С тех пор она не пропускала ни одного спектакля с нашим участием.
Вскоре Шмыркин устроил собрание нашего драмкружка и прочел нам приказ командира полка о трех вольнонаемных сотрудницах штаба. Таша, Тося и я зачислялись стрелками в первую роту первого батальона 56-го полка. На нас возлагались обязанности культработников, и мы освобождались от работы в штабе. Шмыркин объяснил нам, что этот приказ вызван тем, что наши спектакли дают хорошие сборы, а деньги политчасти очень нужны, и поэтому члены кружка должны употребить всю энергию, чтобы спектакли давались чаще и были высокого качества. Нам этого говорить было не надо, мы все готовы были репетировать целые дни, тем более теперь, когда нас освободили от работы в штабе. Но наш режиссер Долгая могла уделять нам не больше четырех часов в день, не считая времени, занятого спектаклем.
Готовили опять смешную комедию «Сыщик». На этот раз главную роль исполнял Шмыркин. Роль старого чудака, от нечего делать вообразившего себя Шерлоком Холмсом, ему тоже очень удалась. Была еще интересная роль озорной девчонки, проделки которой запутывают положение, да и вся пьеса полна неожиданностей. Эту роль взяла на себя Долгая. Хотя ей было под пятьдесят, она была невысокого роста и тоненькая. Видно, она очень любила исполнять молодые роли, вопреки своим разумным рассуждениям. Как режиссер она давала нам мало, и я вспомнила нашего Карева. Иногда делилась своим недовольством с Ташей и Тосей, но они обе оправдывали Долгую, ведь ей порою приходилось участвовать в спектаклях русской труппы наробраза, кроме того, у нее была семья. Зато политком Шмыркин был энтузиаст нашего кружка, и теперь мы все трое поступили в его распоряжение. Он прикрепил нас к разным ротам, мы читали газету и помогали организовывать работу клуба. Наш наставник нам очень нравился, при всей своей кипучей энергии был необычайно деликатен и умел находить ключ к сердцам людей. Нам казалось, что той работы, которую он нам дал, мало, и каждая из нас нашла еще себе дело. Мне, собственно, его искать не надо было. Приемный покой так и оставался моей работой. Масютин даже заготовил мне удостоверение личности. В то время все служащие военных учреждений обязаны были иметь при себе удостоверения личности. Они выдавались на короткий срок, и некоторые у меня сохранились.
