Итак, у меня был приемный покой, Тося взяла на себя хозяйственную часть клуба, а Таша, увидев, что в политчасти скопилось много бумаг и все пишут от руки, предложила Шмыркину договориться с Есениным, чтобы пишущая машинка после пяти часов приносилась из штаба в политчасть, и она стала печатать, а вскоре сама участвовала в составлении разных материалов. Ее провели приказом на должность секретаря политчасти.
Осень 1920 года и зима 1921 года оставили в моей памяти очень яркий след. Было интересно работать. Я считаю, что человек создан для деятельности и, когда он временно обрекается на бездействие, тускнеет, точно какие-то клеточки в нем временно засыпают. А когда его труд становится творческим, а творчество любимым трудом, он расцветает. Я недавно писала о том, что мы все трое увлекались даже технической канцелярской работой. Когда человек в расцете сил, его энергия может сделать всякую работу, которой он занят, интересной. В одном из писем доктор Ч. писал мне: «Когда человек здоров, он чувствует себя, чувствует жизнь, у него хорошее настроение…» В общем, «в здоровом теле – здоровый дух» – древняя неоспоримая истина. Но я глубоко убеждена, что здоровый дух врачует больное тело, и если вылечить его еще не в силах, то преодолеть кое-что способен.
В конце ноября я получила письмо от Германа.
«Ольга Сергеевна, большое спасибо за Ваше письмо. Оно тоже ровно месяц было в дороге. Очень рад, что батька Махно со своими молодцами Вас не увез. Будь я среди них, то это бы сделал. Счастливый Вы человек, что все неприятное в жизни встречаете весело, с улыбочкой. Жизнь любит таких и, в конце концов, признает себя побежденной. Вы удивлены, что я Вам так быстро отвечаю. Мне хотелось выполнить просьбу Вашей матушки. Ивашев мне сообщил, что какой-то (непонятное слово), и хозяйка в затруднении, куда их деть. Ивашев предложил вещи поставить к нему. О продаже их разговора не было. Вот все, что я пока мог узнать. Постараюсь на днях Вам написать подробнее о нашем житье-бытье. А пока разрешите поцеловать Ваши ручки и пожелать всего лучшего Вам, Вашей матушке и сестре.
Н. Герман».
Насчет вещей мы уже успокоились. Мама получила письмо от Вознесенского священника, что Наташа перенесла все книги в ящиках в свой сарай и туда же поставила некоторые вещи, а остальную часть внесла в дом. Вот тебе и охранная грамота! Мы все поражались доброте и заботливости Наташи. Письмо Германа было совсем другое, чем предыдущее, веселое, и я решила пока не писать ему. Если напишет еще, как обещает, тогда отвечу. Но он больше не писал, это письмо оказалось последним.
Спектакль «Сыщик» прошел еще с большим успехом, чем «Два часа правды». Его повторяли несколько раз. Нам с Ташей достались небольшие, не очень яркие роли. Я играла вертлявую, хитрую горничную, а Таша глуповатую кухарку. Долгая находила у нее талант к характерным ролям и в следующей пьесе «Болотный цветок» поручила ей роль наивной деревенской девчонки. А главную роль декадентствующей, жеманной барышни взяла себе. Мы поняли, что все лучшие роли Долгая будет играть сама, но нас это не печалило, мы с радостью довольствовались небольшими ролями, а за большую даже страшно было браться при том малом количестве репетиций, практиковавшемся в нашем кружке. Но наша мужская молодежь как-то в отсутствие Долгой стала роптать. Играющие молодых героев Павел Николаевич Кузьмин и Миша Никулин из штаба ворчали:
– Почему молодых героинь играет она? За Тасей закрепила статус, Натке подсовывает старых дев и кухарок, одну Лелю изредка балует.
Таша возмущалась:
– Как вам не стыдно! Мы же еще ничего не умеем, повернуться как следует на сцене не можем, а туда же, претензии: дай нам главные роли. Я от вас этого не ожидала.
Мы с Тосей поддержали ее.
– Она наш режиссер и должна пользоваться у нас авторитетом, а в противном случае нашему кружку грош цена! – горячо возражала им я.
– Против авторитета я не возражаю, – важно изрек Кузьмин, – но согласитесь сами, что объясняться ей в любви довольно трудно.
– Какой же вы артист, если в вас отсутствует воображение и фантазия, – смеясь, парировала Таша.
– А все-таки в «Сыщике» во время действия хлопали Шмыркину и сестрам Лодыженским. А ей – нет, – сказал Миша Никулин, щуря свои черные, восточные глаза.
– Это потому, что у них было много смешных реплик, а у нее не было. Ведь хлопают главным образом на смешные слова, – сказала Тося.
Никулина и Колю Виноградова мы знали по штабу, оба там работали и были очень дружны. Никулин брюнет, Виноградов блондин, оба скромные. Никулин участвовал в кружке с самого первого дня. Виноградов каждый раз приходил с ним, но от ролей категорически отказывался.
– Разрешите мне посмотреть и послушать? – говорил он.
Еще в первые дни моей работы в штабе я поняла, что оба друга поглядывали на меня и иногда подходили к моему столу, но с появлением в штабе Таши оба стали глядеть в ее сторону. Я к этому привыкла, ведь мы похожи с ней, но она красивее меня.
– Ты второе издание, улучшенное и дополненное, – шутила я.
В «Болотном цветке» я тоже участвовала, но роль мне была не по душе. Да и сама пьеса никому не понравилась. Казалась скучной. Шмыркин не раз вздыхал, что репертуар у нас безыдейный. Но с нашими силами только и можно было браться за такую комедию. В этой пьесе Таша имела большой успех, несмотря на крошечную роль. Эта деревенская, смешная девчонка Анютка ей очень удалась. Раз, идя по улице, мы услышали, как один мальчишка говорил другому:
– Дывись, Анютка пришла!
Следующая небольшая комедия «Букет» всем очень понравилась. Она, как и «Сыщик», стала одной из лучших пьес нашего репертуара. Мы трое получили яркие роли, которые репетировали с удовольствием. Тося играла изнеженную, избалованную, еще не старую мамашу, я дочку-сорванца, а Таша тетку. Для контраста с ролью Тоси Таша решила изобразить тетку мужеподобной женщиной, и получилось интересно. <…>
Вскоре в полк привезли новое обмундирование и нам троим тоже выдали. Особенно нас радовали шинели, зимние пальто у всех были ветхие, радовались и ушанкам, а Таше почему-то выдали буденовку. Мечтали о сапогах, но наш командир решил, что негоже артистам ходить в мужской обуви, и приказал нам сшить в мастерской ботинки на пуговицах, чему мы были очень довольны, но сапоги нам нравились больше. Состав нашего кружка все пополнялся, правда, откомандировали куда-то Кузьмина, но назначенный на его место Синюк тоже стал активным участником труппы. Веселый и энергичный, он нравился нам гораздо больше Кузьмина. На репетиции мы приходили всегда задолго до назначенного срока.
Репетировали, как правило, в местном театре. Там за сценой стоял рояль, и Таша часто нам играла. Она много помнила наизусть, иногда подбирала что-нибудь. Больше никто из нас не умел играть на рояле. Никакого музыкального инструмента ни у кого тоже не имелось. В то время даже гитара и гармонь были редкость, не то что сейчас.
Тяга к музыке, тяга к искусству заложена в человеке с рождения. И как внимательно слушали люди эту несовершенную музыку! Как просили играть еще и еще! Синюк, как истинный украинец, оказался музыкальным, обладал приятным баритоном, хорошим слухом и загорелся организовать у нас музыкальный кружок, в котором Таша преподавала бы желающим.
