Через несколько дней на семейном совете решили, что Таше надо уходить со своей работы. Думали куда, и случайно мамино и Ташино мнение совпало. Таша слышала, что в Изюмских железнодорожных мастерских нужен работник в билетную часть, в отдел, где выдают бесплатные билеты железнодорожникам. Работа там довольно трудная, всегда очередь желающих получить билеты. Мама подхватила эту идею. Во-первых, сможет осуществиться ее мечта уехать в Можайск (в связи с НЭПом железнодорожный тариф очень повысился), а во-вторых, среди ее постоянных знакомых по рынку была некая Бромлей, муж которой работал в Изюмских мастерских. Таким образом, мама надеялась составить Таше протекцию. Чтобы поступить на новую работу, сходить туда нужно было не раз, в дневное время, отпрашиваться у начальника Таше не хотелось, и она решила уходить из эскадрона. Конечно, втроем на одном пайке еще голодней, но что делать? И вдруг выручило мое розовое шелковое платье. Маме удалось его променять за полпуда серой муки. Мы решили ее экономить, чтобы хватило до отъезда, но в первый же день не выдержали, напекли коржей и наелись с чаем досыта. В мастерской паек был плохой, давали воблу, спички, табак и т. п. Но время от времени, приблизительно раз в два месяца, вдруг выдавали по пуду муки. Как раз такая выдача у них прошла недавно, так что и надежд на дальнейшее у нас не было.
Время шло, и опять начиналась весна. Опять извечный весенний зов возрождал и ободрял. Как грязный снег растаяло упадническое настроение. И в сердце, правда, редко, но настойчиво стала стучаться радость жизни. Я откликнулась на весну стихами. <…>
Таша тоже написала стихотворение. Как все ее стихи, оно глубоко и значительно. Но настроение грустное.
А жизнь становилась все труднее и голоднее. На работу Та-ше нужно было вставать в пять часов утра. Путь ее лежал через мост на реке Донец. Вскоре Донец разлился, и мост снесло. Рабочих и служащих стали перевозить на лодке. Мама раза два ходила провожать ее и удостовериться, что она доехала до противоположного берега. Картина была страшная. По реке ходили льдины. Но на Украине ранняя весна короткая, и вскоре все пришло в норму, и опять соорудили мост.
Однажды Руднев, внимательно посмотрев на меня, сказал: «Что это вы уж очень похудели? Шинель на вас болтается, как на пятнадцатилетием мальчишке». Я грустно улыбнулась в ответ. И он неожиданно предложил мне дополнительную работу. В то время в каждом городе на Украине были части особого назначения, так называемые ЧОН. Командирами и красноармейцами этих частей числились коммунисты, проживающие в этом районе. Они жили у себя дома, выполняли определенную работу, но по тревоге в любое время должны были вставать под ружье. Штаб Изюмского 7-го отдельного батальона ЧОН был невелик. Руднев предложил мне работу приказиста в канцелярии. Дело было знакомое.
– А справедливо будет, что один человек два пайка получит? – спросила я.
– Справедливо, – не задумываясь, ответил Руднев. – Там занятия с девяти до трех, а у нас с четырех до десяти, два пайка вы фактически выработаете. Не то что наши артисты. А что вы с работой справитесь, я уверен.
И сразу жить стало веселее. Некогда было думать о еде, и недоедание переносилось легче. Очень мне понравился мой начальник адъютант Б. Лицом он напомнил мне Володю Сухотина, черномазый и добродушный, работа тоже нравилась. Приказистом я еще никогда не была, и придерживаться в своем слоге строгого рубленого стиля военного приказа было интересно.
– А главное, дело-то какое! Вы представляете себе, какая сила в этих ящиках, – сказал адъютант, показывая на картотеки личного состава. – И какого бережного и точного отношения они требуют.
Я это хорошо поняла и работала с картотеками с удовольствием.
Таша в билетной части тоже привыкла. Появилась и подружка, местная жительница Тосиного возраста, Ирина Середа. Одно мучило нас – квартира. Как только в окошко увидим приближающуюся фигуру нашего хозяина, настроение падало. А он стал наведываться часто. Постучится в дверь, поздоровается и молча станет у порога. Оправдываемся и выкручиваемся до следующего визита. Комнату найти было можно, но денег заплатить за месяц вперед не было. А как платить дальше? Все же решили снять комнату на месяц и постараться уехать в Можайск. Там у нас хоть вещи кое-какие есть, можно будет их продать.
– Нужно, по крайней мере, два месяца проработать, – прикидывала Таша, – чтобы получить на нас проездные бесплатные билеты.
Мама считала по пальцам:
– Март, апрель – значит, в мае можно уехать. – У нее были тайные надежды, что по случаю НЭПа, может, нам отдадут наш дом.
– Неужели ты хочешь жить в Отякове? – удивленно спрашивала Таша.
– Зачем жить, продадим и найдем квартиру в Можайске или даже в Москве.
Я была уверена, что дом не отдадут. Мама взялась усиленно искать комнату и подолгу сидела на базаре со своими старыми платьями. Наконец продала черную шелковую юбку – она часто нас выручала в спектаклях. Комната нашлась. У меня совсем не остались в памяти наши хозяева, помню только их фамилию – Ильины. Они были интеллигентные, но удивительно холодные и равнодушные. Ходили мы через терраску. На эту терраску хозяева выставляли, как на погреб, блюда с различной едой. Чего только там не было: и студень, и картошка с салом – все замечали наши голодные глаза.
– Удивительно, – сказала Таша, – как они не боятся выставлять все эти яства у нашей двери?
– Хозяйка уверена в нас, – ответила мама. – Она сказала мне, что очень рада, что у нее поселилась интеллигентная семья.
– Ей важно, что мы интеллигентные, и не важно, что мы голодные, – усмехнулась Таша.
– Что ж, она должна, по-твоему, нас взять на свое иждивение? – возмутилась мама.
– Все люди разные, – откликнулась я со вздохом. Эту истину я продолжала открывать до глубокой старости.
Вскоре пришла Пасха, мамин любимый праздник. Как-то получилось так, что в этот день у нас была только кринка с простоквашей и даже хлеба ни кусочка не осталось. В понедельник должны были получить. Грустно цедили мы кисленький напиток, а мимо окон проходили нарядные люди, они останавливались, христосовались, и у них настроение было праздничное.
– У меня такое ощущение, – вдруг заговорила мама, – что мы очутились в незнакомой местности и туземцы празднуют свой праздник, а мы для них чужие.
– Да, нигде мы не были так одиноки, как в Изюме, – признала Таша.
Глава III
Возвращение в Россию
В Можайск
Наконец получены билеты и назначен день отъезда. Сердце переполнено радостной и грустной тревогой. Таша остается в Изюме. Сейчас ее не отпускают, а месяца через два она думает приехать. Ей выдали три разовых бесплатных билета до Москвы. У мамы нашлась знакомая дама, опять же по рынку, она стала просить продать ей свободный билет для дочери, которая хочет ехать в Москву к родственникам. Продавать, конечно, мы не стали, а решили попросить ее позаботиться о Таше, поскольку мама возьмет на себя временно заботу о ее дочери. Так и уговорились. Дятленко тут же нашла комнату для Таши в конце Цыганской слободки, поближе к железнодорожным мастерским. Деньги на два месяца вперед мы оставили.
