И вот долгожданный день наступил. Меня отпустили. За поведение у меня меньше 12 ни разу не было. А это самое главное. Когда я сняла с себя институтские вериги и надела все домашнее, которое так замечательно пахло домом, мне показалось, что я не одета, – такое все легонькое. Мы едем с мамой на Петровку к дедушке. Извозчик уже на санках.
Дедушка встречает меня ласково и, показывая мне зелененькую бумажку, говорит:
– А это знаешь что такое? – Я не знаю. – Это ложа в Большой театр, на оперу «Руслан и Людмила».
– Как ложа? – не понимаю я.
– Ну, билет на ложу, бестолковенькая, – и, обращаясь к маме: – Ты знаешь, не так просто было достать, поет Нежданова.
– Спасибо, папа. – Мама поцеловала дедушку Сергея в щеку.
Первый раз я была в Большом театре! Сам театр поразил меня. Этот красный бархат с бахромой и кистями, повсюду золото. Необыкновенные люстры с блестящими подвесками. Раньше я не знала, что такое ложа. В маленьком отделении нас оказалось трое: дедушка, мама и я. Заиграла музыка.
– Это увертюра, – сказала мама, – слушай и сиди тихо.
Мне не надо было говорить, я и так вся внимание. Красивые декорации, музыка, но больше всего мне понравилась Людмила. Мужские голоса и хор как-то на меня не производили впечатления, а голосом Людмилы – Неждановой я была очарована, точно какие-то колокольчики звенели, особенно в сцене в саду. Мама и дедушка почему-то решили, что мне больше всех должен понравиться Черномор.
– Смотри, смотри, сейчас его бороду понесут, – говорили они.
Но я это место не запомнила.
И вот опять я в институте. Уже в швейцарской вспомнила, что у меня нет кружки для чистки зубов. Туалетные принадлежности полагалось иметь свои. Мама обещала завтра прийти ко мне в прием и принести кружку. Ну, слава Богу, еще завтра увижу маму.
В классе мне очень хотелось поговорить с Олей Менде о театре. Но только я начала ей расписывать свои впечатления, как она прервала меня:
– Я видела несколько раз, ведь мы в Москве живем. По-моему, «Лебединое озеро» лучше.
И я замолчала, ведь я не знала, что такое «Лебединое озеро». На другой день мама принесла мне очень хорошенькую стеклянную зеленую кружечку, если смотреть через нее на лампу, получалось очень красиво и напоминало разноцветные стекла окон кабинета большого дома. Я простилась с мамой надолго, больше чем на полтора месяца, до Рождества. <…>
…Прошло дня два <…> и я заболела ветрянкой. <…> Меня тут же отправили в заразный лазарет. <…> А на четвертый день туда пришли еще двое, Тамара Кичеева и Муся Янковская. Муся была дочка институтского зубного врача. На третий день привели девочку из нашего класса, Олю Зограф. Тихонькая, как мышонок, с черными глазками и с желтой нечистой кожей лица, живая и хорошенькая, она своим задорным личиком и подвижной фигуркой напоминала французского гамена с картины Марии Башкирцевой. <…>
Домой в новый дом в Отякове
В начале декабря приехала мама.
– Ты знаешь, завтра я приеду за тобой и возьму тебя на все Рождество, до 7 января. Месяц ты будешь дома. Ольга Анатольевна (начальница) тебя отпустила.
Трудно даже выразить, как я обрадовалась. За последнее время, в почти домашней обстановке заразного лазарета, я понемногу стала отходить. Но приступы тоски иногда все-таки были. А сейчас, мне казалось, счастливее меня, наверно, нет человека на земле! Внизу швейцар Иван с всегдашними поклонами подал маме чемодан.
– Ведь мы сейчас прямо на вокзал – я велела Якову выезжать к трехчасовому поезду на станцию.
Мамины слова звучат волшебной музыкой. В вагоне я все приставала к ней:
– Смотри не пропусти и скажи мне, когда наши ели будет видно.
– Чудачка, сейчас будет только Кубинка, а усадьбу нашу будет видно после Шелковки. Да надо скорей одеться, в Кубинке я горячих пирожков в буфете куплю. Ты ведь голодная.
– Лучше не надо, мамочка, а вдруг ты опоздаешь на поезд.
У мамы есть эта привычка: она любит выходить на станциях и любит садиться в поезд с последним звонком. Так и на этот раз, я уж начала волноваться, и вдруг она появилась:
– Кушай скорее!
Я уплетала пирожки с большим удовольствием, и мне вспомнилось, как в институте все это время ела насильно. Сидя рядом с классной дамой, принуждена была нехотя запихивать в себя пищу. И, точно чувствуя мои мысли, мама сказала:
– В институте ты, наверно, плохо ела, иначе не была бы такая худая.
– Заставляли, – ответила я с набитым ртом.
Вот они, наши елочки. Усадьба на горке, а ели такие высокие, что их видно издалека, когда проезжаешь мимо Рылькова. Милые елочки! Поезд промчался быстро. Наконец станция Можайск. За белым двухэтажным зданием небольшая площадь. Там извозчики, розвальни крестьян. Яков, увидя нас, подает санки, запряженные Красоткой. Какие хорошенькие саночки, с полостью, отделанной мехом. Это я или не я сажусь рядом с мамой?! Яков в тулупе приветливо улыбается. Может, и не было никогда этого института? Красотка прямо с хода пошла рысью. А как все бело кругом, из-под копыт вырываются комья снега. Вдали чернеет Шишкинский лес.
– Интересно, – говорит мама, – как понравится тебе наш новый дом.
Мы едем быстро-быстро. Красотке, видно, тоже хочется домой. Здравствуйте, столбы и часовенка! А почему Яков не сворачивает на мостик? Наша усадьба окружена рвом, и сделано два мостика для въезда: один около большого дома, второй у флигеля. Яков его пропустил. А, вот что, сделан третий мостик! В спустившихся сумерках вдруг сразу виден ярко освещенный наш новый дом. Какой он маленький и какой милый! По каждому фасаду три окна. Прямо крыльцо, направо большой балкон с лестницей, налево кухонное крыльцо и только сзади одни окна. Мы подъезжаем к крыльцу, оно все резное, такие красивые узоры, а крыльцо большое, на нем вполне можно пить чай. Дом бревенчатый, не обшитый.
Не успели мы выйти из санок, как дверь открывается, появляется няня, и слышно, как она отгоняет от двери Ташу. Я целую няню, и тут же прыгает Таша. Маме не терпится, чтобы я посмотрела дом.
– Правда, хорошая передняя, большая?
Я осматриваюсь. По бокам входной двери два длинных, узких окна. Направо дверь в мамину спальню. В ней три окна. Два на восток и одно на юг. Налево дверь в детскую, в ней одно окно на юг и два на запад, а прямо дверь в столовую. Столовая намного больше двух первых комнат. В ней направо большая, наполовину застекленная дверь на балкон, выходящий на восток, а прямо два окна на север, по этой же стене в углу дверь в сени, а из них в кухню.
– Нравится? – спрашивает мама.
– Очень, очень, а как пахнет смолой!
– А ее у нас много, – показывает Таша на стены, и я смотрю на янтарные капли. – А у нас Аришки нету, – весело сообщает Таша, – она в Москву уехала покупать манто и шляпу.
