– У меня создалось впечатление, что на меня смотрели как на протекцию Эйсмонта и документами моими никто не интересовался, – говорила Таша.
Итак, Таша стала работать на выдаче билетов. Я очень радовалась и гордилась ею. Каждый вечер она подробно рассказывала мне о своих неудачах и достижениях. Перед тем днем, когда должна была выйти Клара Робертовна, Таша очень волновалась. Как все обернется? Но Клара Робертовна была рада, что ей нашлась заместительница. Она осталась делопроизводителем на другом участке, а Таша продолжала работать конторщицей. Мама спросила:
– А что же тебя не сделали делопроизводителем?
Таша уверенно отвечала, что для того, чтобы быть делопроизводителем, надо проработать не менее года. Медленно, постепенно налаживала она отношения на своем участке. Формальный, равнодушный, а порой и надменный тон вызывает у клиента нежелательную реакцию, а Ташино искреннее сочувствие и всегда веселая и доброжелательная речь обескураживали даже того, кто заранее шел на бой, чтобы сразиться с бюрократами. Уже часто посетители стали вступаться за нее перед каким-нибудь заядлым скандалистом. Бывали случаи, когда формально человеку не полагался билет на иждивенца, но чувствовались его тяжелые материальные условия, и Таша хлопотала за него перед своим начальством. Один из посетителей принес ей кусок сала в благодарность. Таша вспыхнула до слез.
– Как же вам не стыдно, – сказала она, – я хотела сделать вам как лучше, а вы меня за взяточницу считаете! – Парень смутился и сало убрал.
Однажды Ташу вызвали на какой-то инструктаж: менялись правила выдачи билетов. Временно за ее стол посадили кого-то другого. Когда Таша вернулась, ей сказали, что чуть ли не каждый спрашивал:
– А где же та чернявенькая, глазастая, которая здесь работает?
В общем, в управление Таша ездила с удовольствием и в коллективе к ней относились хорошо. Мама в своих поездках по поводу уроков разыскала родных и знакомых и наконец нашла тетю Анюту и дядю Володю Сухотиных. Встреча была радостная, но сведения, которые мама получила от них о бабушке, тете Соне и дяде Илюше, были самые печальные. Все умерли. Сначала бабушку и тетю Соню Миша Сухотин перевез из имения в Пензу. Снял им небольшую квартирку. Сам остался жить на мельнице в Загоскине и работал мельником. У него уже была семья. Он женился на местной крестьянке. Миша ухитрялся содержать сразу две семьи. Правда, тетя Соня нашла в Пензе уроки музыки. Бегая по урокам в коротеньком жакетике (уехали они из имения не так, как мы, а внезапно), она простудилась, заболела воспалением легких и умерла. Все это рассказывал Миша Сухотин брату Володе, когда тому удалось съездить в Пензу. Умирая, тетя Соня не думала о себе. Ее мучила судьба одинокой парализованной матери. Но Миша не бросил свою вторую мать. Он нанял женщину для ухода за бабушкой и возил пропитание обеим. И только не так давно, уже в 1922 году, пришло письмо от Миши, что бабушка умерла в возрасте восьмидесяти одного года. Из них три последних она прожила с чужой женщиной. О дяде Илюше было известно только то, что после Октябрьской революции он остался в армии в своей прежней должности уполномоченного по доставке лошадей. В Пензу к своим близким он так и не приехал. Году в 1919 прошел слух, что он был убит при наступлении белых. По другому слуху, его расстреляли в Красной армии. Бабушке об этом ничего не говорили.
О тете Натуле никто ничего не знал. Первые годы революции она жила в своем Шереметевском переулке и работала в канцелярии Моссовета, тогда его называли Совдепом. Но вот уже года два, как она куда-то уехала. Сам дядя Володя уже несколько лет служит военным юристом, а тетя Анюта не работает – она неграмотная. С ними все время живет Дуняша, вынянчившая дядю Илюшу и Володю и Мишу Сухотиных.
Это известие очень тяжело подействовало на нас. Хотя и раньше какое-то интуитивное чувство подсказывало, что с нашими родными неладно, но иногда появлялась надежда и казалось, что мы еще увидимся. Мы с Ташей очень казнились своим бездействием.
– Ведь мы самые близкие им родные, не узнали ничего о них и остались в стороне в самое тяжелое для них время, – говорила Таша.
– Ты забыла, что это время было таким же тяжелым и для нас. Что мы могли бы сделать? – возражала мама.
– Стоит только захотеть, помочь людям всегда можно. А мы даже и не думали о них.
Я чувствовала горькую правду в Ташиных словах, и на всю жизнь у меня осталось чувство вины перед бабушкой и тетей Соней.
Вскоре у меня появились новые друзья и новое, правда очень маленькое, дело. Родная сестра нашей Наташи, Дуняша, которая помогла маме найти эту квартиру, жила от нас недалеко и принимала в нас горячее участие. На первых порах мама попросила ее испечь нам черного хлеба. Дуняша привезла нам аккуратные буханочки на салазках. Салазки везла ее четырехлетняя дочь Ира, а младшая, шестимесячная Сима, была на руках у матери.
– Как же вы с такой гвардией сумели нам столько хлеба испечь? – ахала я, принимая буханки.
– Сегодня воскресенье – муж дома, вот и испекла, – отвечала Дуняша. – Это-то еще ничего, а вот как я с ними двумя за пособием в Москву в собес езжу. Это труднее.
В то время на каждого грудного ребенка выдавалось матери пособие. Для родителей это было заметной поддержкой.
– Так давайте я с ними посижу, ведь я безработная, – предложила я.
Дуняша оживилась.
– Правда? А вам не трудно будет? Симу-то я все равно с собой возьму – ее там врач посмотрит, а с Ирой хорошо бы! Вот в Москву другой раз просто необходимо съездить, а оставить их не с кем.
Мы договорились, что Дуняша заранее предупредит меня. Мама уже нашла один урок и усиленно искала еще. Она охотно согласилась заменить меня дома.
Итак, я стала бывать в очень приятной семье в уютном домике с маленькой комнатушкой и большой русской печью. Днем я с удовольствием занималась с Ирой, развлекая ее сказками, а вечером вся семья собиралась за столом. Дуняша подробно рассказывала о своей поездке в Москву. Эта молодая, симпатичная, веселая женщина жила в замкнутом кругу своей семьи, маленьких детей, готовки, стирки, и, когда она вырывалась из него, она как губка впитывала в себя все впечатления. Ее быстрые глаза замечали все по дороге в поезде, в собесе. И сейчас, сидя за чашкой чая с ситным, она с наслаждением рассказывала очень подробно и сочно, а маленькая Сима лежала у нее на груди. Хозяин дома и отец семейства, очень скромный и неразговорчивый человек, как-то заметил:
– Я каждый день туда и обратно еду, а столько случаев, сколько Дуня рассказала, мне за месяц не рассказать.
– Тебе все в привычку, а мне в новизну.
Я ее очень хорошо понимала.
Последнее время я стала замечать, что наша хозяйка какая-то взволнованная и часто общается с пожилой соседкой. Однажды она выбрала время, когда мы остались одни в кухне, села в раздумье за свой стол и сказала:
– А я, знаешь, Леля, замуж собираюсь выходить. Присватала мне соседка одного одинокого нэпмана, буфет в Одинцово держит. Что ты об этом думаешь?
