Я была ошарашена. Выходить замуж при живом муже, находящемся с ней в одном доме, за какого-то неизвестного, присватанного соседкой нэпмана?! Но что я могла сказать? И я решила держать свое мнение при себе.
– Старика я до его смерти не брошу и ухаживать за ним буду, а жить мне одной тяжело. Баба без мужика что собака без хвоста. Обидеть меня есть кому. Враги ядовитые. А жить на что? Все стариковыми подарками трясу. Скоро одни серьги останутся. Живу только жильцами. И то только летом, а зимой сама знаешь, какая плата за мои комнаты. А тут я при деле буду и не придется последние хундры-мундры продавать. Ну, что ж ты молчишь? Говори, не стесняйся!
– Александра Ивановна, – робко начала я, – ведь вы его совсем не знаете. Все-таки, мне кажется, сначала надо к нему приглядеться, что он за человек.
– Я Степаниде Карповне верю. Она говорит, мужчина положительный. Она даже его мать знала. А рассуждать тут некогда, «куй железо, пока горячо»! Она говорит, что таких невест, как я, много.
Все это мне было дико и непонятно, точно мы говорили на разных языках. С другой стороны, в отношении нее у меня проскальзывала какая-то жалость. Вскоре я увидела жениха. Именно таким он мне и представлялся: здоровенный дядька с красным толстым лицом. Типичный буфетчик-нэпман.
Александра Ивановна вышла за него замуж. Жизнь ее стала другая. С утра она закутывалась в несколько платков – «на станции сквозняки», – надевала старую шубенку. Новый муж поджидал у двери. Торопясь, она просила меня подогреть старику обед, когда буду топить плиту.
– Он сам придет возьмет. Ты только крикни ему, – доносилось от двери. – Джеку супа налей.
В окошко я смотрела, как они шли по двору. Он шел важно, выбрасывая вперед ноги, как Сергей Федорович. Она семенила за ним.
Начались морозы. У Таши шубы не было. Шинель стала очень потрепанная, и она ходила в темно-зеленом костюме, который ей сшили в Можайске. Правда, жакет положили на ватку и Таша поддевала под низ старую шерстяную кофту, но для тридцатиградусного мороза этого было мало. Я с болью в сердце следила в окошко, как она бежит по двору.
– Ты сожмись, теплее будет! – кричала я в форточку и невольно вспоминала рассказ о цыганенке в одной рубашонке, который жаловался матери, что ему холодно. Она отвечала ему: «А ты подвяжись веревочкой». Я утешала себя мыслью, что до станции близко, добежать две минуты. В поезде, правда, тоже холодно, но ветра не будет. Управление Белорусско-Балтийской железной дороги находится на Страстной площади. Туда ходит трамвай от вокзала. И так всю зиму проходила моя сестричка в этом легком жакетике и ни разу не болела!
К Новому году Таше дали на работе ордер на шерстяное платье. Выхлопотал его заведующий. Я очень хорошо его помню, темно-синее, кашемировое. Стоило оно буквально гроши. По ордерам тогда все было очень дешево. В те годы изделия «Москвошвея» отличались топорностью, но Таше повезло, ее платьице было изящным и скромным.
У мамы еще с осени нашелся урок в Можайске. Какой-то взрослый человек, кажется преподаватель средней школы, решил изучить немецкий язык. И мама каждое воскресенье ездила в Можайск. За вычетом стоимости железнодорожного билета маме от уроков оставалась немного, но она все же продолжала ездить.
– Мне доставляет удовольствие заниматься с этим трудолюбивым человеком, да и поездка в родной Можайск приятна, – говорила она.
Когда Александра Ивановна узнала об этих маминых почти ничего не дающих ей поездках, ахнула:
– Надо вам зря метаться. Хотите, я выгодное дело предложу? Я знаю адрес одного мыловара, только это секрет. Я его адреса никому не говорила. Сама одно время мылом торговала. Он только хорошо знакомым продает и только партиями товар отпускает. Возьмите с собой кусков двадцать и знакомым продадите, все хоть немного заработаете. Здесь у нас с мылом плохо, а в Можайске еще, наверное, хуже.
Действительно, хорошего мыла в продаже почему-то не было. В кооперативе продавали жидкое, коричневое, оно расплывалось и не мылилось. Конечно, на Сухаревке все можно было купить, и мыло в том числе, но там оно было очень дорого. Предложение Александры Ивановны мама приняла. Со стороны хозяйки это был добрый поступок – открыть нам свой секрет. Мама брала мыло не каждый раз, но, когда она им нагружалась, меня это очень волновало. Уж одно то, что она занимается каким-то противозаконным делом, нам с Ташей не нравилось, а вдруг наткнется на милицию. Но мама рассказывала, что ей помогают и Разумовские, и Наташа. Их знакомые заказывают, сколько им надо привезти. Цену мама назначала дешевле рыночной. Каждый вечер в воскресенье я выходила ее встречать к можайскому поезду. Помню, как я всегда волновалась на платформе, нетерпеливо всматриваясь в темную даль. Но вот появлялась огнедышащая громада паровоза, заволакивая все паром. Я пристально вглядываюсь в площадки мелькавших вагонов и еле угадываю в темноте знакомую фигуру со стареньким портсаком, серым, в темную клетку, и только тогда вздыхаю облегченно. В этом портсаке иногда привозились нам гостинцы: творог с можайского рынка или бушма. Возвращаясь с мамой домой, я каждый раз просила ее не брать с собой мыла. К весне, когда у мамы появилось еще несколько уроков в Москве, ее поездки в Можайск прекратились.
Глава IV
Рублево
Первый раз у Барсовых
Недалеко от нашего дома маневрировали большие, пыхтящие паровозы. Иногда они почему-то спускали воду в канаву. Увидев это, мы с мамой выскакивали с ведрами и подставляли их под струю. Ведь колодец был от нашего дома раза в три дальше, чем станция, а этой водой можно было помыть посуду или пол, намочить белье. Таким образом мы познакомились с некоторыми веселыми и закопченными кочегарами. А еще был маленький паровозик, его называли «кукушка». Свистки он давал тонкие и пронзительные. «Кукушка» дважды в день возила два вагончика в поселок Рублево. Тогда его называли Рублевская водокачка. Он находился в верстах восьми-девяти от Немчиновки, туда шла узкоколейная ветка. Мама познакомилась с солидным кондуктором этих двух вагончиков, на нем была какая-то старинная железнодорожная шинель. За проезд на Рублевскую водокачку тогда денег не брали, возили пассажиров бесплатно, и функции Николая Николаевича, так звали кондуктора, были необременительны. Он часто сидел на лавочке, на платформе, поглядывая по сторонам. Мама разговорилась с ним, преследуя свою постоянную цель – поиски уроков. Она стала расспрашивать, большой ли поселок Рублево и не найдутся ли там желающие брать уроки немецкого или французского языка. Николай Николаевич был общителен, он ответил, что спросит кой-кого, и попросил маму дать свой адрес. Читая бумажку, написанную мамой, он сказал:
– Лодыженская… интересно, а вам не родственница Наталия Ивановна Лодыженская? Она у нас в конторе работает, а живет в семье Барсовых. Старший Барсов, помощник заведующего Московским водопроводом, он в Москве живет, к нам только приезжает, а младший, его сын, у нас в лаборатории работает и живет в Рублеве.
Мама взволновалась:
– Я Наталию Ивановну уже несколько месяцев по Москве ищу, она моя золовка, и Барсовых я хорошо знаю. Передайте, пожалуйста, мой адрес Наталии Ивановне, пусть мне напишет или приедет к нам.
