Таким образом, сидя на лавочке, на платформе, мама нашла тетю Натулю. Мы очень обрадовались, что она жива, здорова и здесь, близко от нас. Ждать ответа долго не пришлось.
На другой день, рано утром, с рублевской «кукушки» к нам пришла незнакомая женщина, она оказалась домработницей Барсовых, Шурой, и передала нам, что Наталия Ивановна очень обрадовалась, что мы нашлись, и просит приехать нас в ближайшее воскресенье. Хотя времени для разговоров было мало, все торопились, но Шура успела нам поведать, что живет у Барсовых два года и привыкла к ним, как к своей семье.
– Так вы обязательно приезжайте, поезд от вас в десять часов отходит, а в Рублеве вас встречать выйдут. – С этими словами все разошлись, а я осталась одна с неожиданно радостным чувством.
Весь день, занимаясь обычными делами, я ощущала в себе эту радость. Человек не может заранее предугадать, что ждет его от той или иной встречи. Недаром говорится в пословице: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Но я радовалась не только тому, что увижу тетю Натулю, но еще чему-то неизведанному. И это интуитивное чувство оправдалось: встреча с Барсовыми дала нам очень много. Она изменила нашу жизнь.
И опять началась весна. Было начало апреля, и когда я пишу название этого замечательного месяца, вспоминаю стихотворение моей сестры, которое так и называлось – «Апрель». Стихи эти она написала через двадцать шесть лет, и я не могу удержаться, чтобы не привести их:
Апрель
Апрель – люблю я это слово,
В нем теплый, золотистый свет.
Проталинки и Отяково.
И нежный запах детских лет.
Апрель, в нем юность и Рублево.
Весь мокрый, полуголый сад.
Окно, открытое в столовой,
И чей-то милый долгий взгляд.
Жизнь беспощадна и сурова.
В ней нету места для мечты.
Апрель, апрель! Зачем же снова
С улыбкой ясной смотришь ты?
1948 г. Апрель. Москва
И опять весна звала и будоражила. Тогдашняя Немчиновка представляла из себя небольшой дачный поселок, окруженный лесами и полями. Гулять, правда, как-то все было некогда, но когда я ходила с Джеком на колодец или выбегала во двор поколоть дрова, всем своим существом чувствовала весенний зов и ощущала в сердце извечную радость жизни. Радость, несмотря на свое безнадежное, безработное положение. Казалось, что как-то все уладится и я поступлю на работу и займу свое место в жизни. Приближалось воскресенье.
В субботу вечером к нам ненадолго зашел Константин Константинович Барсов – старший. Они оба были Константины Константиновичи, и отец, и сын. Отец – муж Екатерины Ивановны, родной сестры нашей тети Натули, дядя Костя (он так отрекомендовался нам с Ташей и так велел себя звать), сказал:
– Я специально зашел, чтобы узнать, собираетесь ли вы завтра ехать, тетка очень ждет вас.
Нас это растрогало. Интересно, что Наталию Ивановну у Барсовых так же, как и у Лодыженских, звали теткой. Выяснилось, что мама с нами ехать не может, ее ждут в Можайске, и мы отправились с Ташей вдвоем. Когда мы сели в «рублевский вагончик», я с удовольствием смотрела в окно. Вся узкоколейка шла чудесным сосновым бором. Он стоял задумчивый и тихий, как бы пробуждаясь от долгого зимнего сна. Выходя из леса, «кукушка» пронзительно засвистела и вскоре остановилась.
Ни станции, ни даже полустанка не было. Была просто небольшая деревянная платформа и на ней какая-то будка. С левой стороны еще немного продолжался лес, а с правой стоял высокий забор с широко открытыми воротами. На платформе мы увидели тетю Натулю и уже знакомого нам дядю Костю. Тетка наша мало изменилась, то же румяное моложавое лицо, только голова совершенно седая. Черный шарфик на волосах оттеняет их серебристость. Как мы обрадовались друг другу! С самого первого момента, как я села в поезд, я не переставала восхищаться и радоваться. Сначала сосновому бору, потом встрече с тетей Натулей; когда мы вошли в ворота, мне показалось, что я попала в чудесный сад. Прямо шла аллея из высоких деревьев, она проходила через всю огороженную водопроводную насосную станцию. Направо шли небольшие причудливые здания, похожие на башни, – служебные помещения, фильтры, как я узнала потом. Налево стояли уютные деревянные коттеджи с террасами и с большими садами-огородами. К одному из них в самом начале мы подошли.
– Как у вас хорошо, – невольно сказала я, оглядываясь кругом. Дядя Костя объявил нам, что это один из самых лучших и культурных рабочих поселков и что в одно из ближайших воскресений он покажет нам всю станцию. Сюда часто приезжают экскурсии из Москвы, и мы присоединимся к одной из них. С террасы мы прошли в светлую переднюю, там разделись и попали в большую столовую, где, как мне показалось, было очень много народа. Мы поздоровались, и тетка провела нас в свою небольшую комнатку, в которую шла дверь из столовой. Она усадила нас, и мы стали засыпать друг друга вопросами.
– Вы обе хорошо выглядите, – сказала она, – а я помню, какие вы были слабенькие и часто болели в институте. Вспоминая вас, я думала, как перенесли вы эти тяжелые годы.
– Ничего, – улыбнулась Таша, – суровая жизнь закаляет.
– Я даже посылала к вам Шуру, просила ее внимательно разглядеть вас, какие вы. И Шура, вернувшись, сказала: «Куда там слабенькие, здоровущие и красивущие».
Вдруг в комнату вошла Екатерина Ивановна:
– Тетка, почему ты одна завладела твоими племянницами, мы все хотим познакомиться с ними поближе. – И мы перешли в столовую.
Екатерина Ивановна была старше своей сестры лет на пять. Они были совершенно разные. Очень моложавая тетка следила за собой, из своих седых волос делала пышную прическу и завивала их. На скромном платье всегда носила белый кружевной воротничок. Екатерина Ивановна казалась равнодушной к своей внешности и своему костюму. Она выглядела даже старше своих пятидесяти семи лет. Но это только лицом. Ее невысокая фигурка была очень подвижная, а на увядшем лице совершенно особой жизнью жили молодые и удивительно жизнерадостные глаза. Они внимательно вглядывались в каждого нового человека, как бы спрашивая его: «Кто ты? Куда ты стремишься? Чего хочешь?»
В дальнейшем я узнала, что Екатерина Ивановна часто приписывала заинтересовавшим ее людям качества, которых в них вовсе не было. А иногда, правда в редких случаях, заставляла их поверить в эти свои качества и под ее влиянием развить их в себе. Она была очень литературно образована. До революции работала в издательстве Саблина и много перевела книг из художественной литературы. Конечно, все это я узнала позднее, а первое, самое большое, впечатление на меня произвели ее очень молодые, внимательно в нас обеих всматривающиеся глаза. Она задавала нам много вопросов и под конец заявила:
– Собственно говоря, я вам такая же тетка, как Натуля, ведь я двоюродная сестра вашего папы, а поэтому прошу звать меня тетей Катей (реально ее звали Котик), я очень рада, что у меня появились племянницы.
У Барсовых было много народу, но мы сразу с Ташей ощутили себя дома. Чувствовалось, что обе сестры, хотя и совершенно разные, притягивали людей своей общительностью, эрудицией, остроумием, а главное, доброжелательностью. Дядя Костя был тоже очень общителен. Каждого вновь входящего он приветствовал громким и радушным: «А-а-а!» Впоследствии я заметила, что ему нравились именно калейдоскопичность и разнообразие лиц. Одно и то же ему скоро приедалось. Вообще, разница между ним и сестрами была большая. Главную любовь теток, к литературе, он совершенно не разделял, был к ней равнодушен, а книги читал только специальные, за что тетка и окрестила его инженером. Но любовь всей семьи к искусству он разделял вполне, был музыкален, сам немного пел.
