– А какой у вас стаж? – спросила она, возвращая мне документы.
– Не знаю, – проговорила я с волнением.
Но к девушке уже настойчиво тянулась рука с бумажками, и она отвела от меня глаза. Я прежде всего проверила свой билет, фамилию и печать, затем сосчитала свой стаж по документам. Стаж оказался три года. Я чувствовала себя довольной, хотя фактически ничего еще не имела. Таких, как я, толпы в этом дворе. Но тем не менее мне даже не хотелось сразу уходить, и я бродила по двору, внимательно читая разные объявления. И вдруг… Я перечла это объявление несколько раз: «Лица, имеющие стаж работы в советских учреждениях два года и больше, имеют право на получение пособия». Далее говорилось, где принимаются заявления и какие документы требуются. Кроме тех, что у меня имелись, нужна была еще справка от домоуправления о членах семьи и справки об их заработках.
Я летела домой как на крыльях. Дома нужно было приготовить к приходу Таши хотя бы отварной картошки. Мама за несколько дней до нашего отъезда из Немчиновки купила нам примус, и я вчера впервые училась обращению с ним у Марии Евграфовны, матери Александра Семеновича.
Об этой женщине, которая в дальнейшем стала нам близким человеком, я должна рассказать. На моем жизненном пути попадались простые русские женщины, малограмотные, но одаренные внутренней силой. Такой была Мария Евграфовна Разумова. Родившись в деревне Владимирской губернии и проведя там детство и раннюю юность, она, несмотря на то что много лет прожила в Москве, сохранила облик простой деревенской женщины. Но когда вы поговорите с ней и узнаете ее поближе, вы почувствуете в ней столько внутреннего такта и деликатности, что ей мог бы позавидовать любой универсально образованный человек. Кроме мужа Марии Евграфовны, отца Александра Семеновича, Семена Михайловича, в квартире жили четыре взрослых сына. Известный нам Александр, затем Владимир, он был мне ровесник и учился в вузе. Третий, Миша, на год моложе меня, работал бухгалтером, и, наконец, совсем еще юный Сережа учился в техникуме. Кроме того, у Разумовых был еще старший, женатый сын, Николай Семенович, он жил отдельно в Дорогомилове.
Чтобы подтвердить сказанное мной о Марии Евграфовне, хочу рассказать про один случай, имевший место приблизительно через год после нашего переезда в их квартиру. Однажды Миша долго не возвращался с работы. Мария Евграфовна ждала его, грела несколько раз ужин и вздыхала:
– Что-то Мишенька не идет!
Наконец время подошло к двенадцати часам. Таша не ложилась спать, просидела всю ночь с Марией Евграфовной и только под утро уговорила ее лечь, с тем что в семь утра она с ней пойдет в Мишино учреждение. Александр Семенович был в командировке. Когда Таша вышла в кухню, там ждала ее успокоенная Мария Евграфовна.
– Он пришел, – произнесла она, – в шесть часов.
– А что с ним случилось?
– А я не спрашивала, – тихо ответила она, – захочет – сам скажет.
Но мы с Ташей не оказались столь деликатными и пожурили Мишу, рассказав, как его «маменька» волновалась. Между прочим, они все так звали мать.
Миша объяснил, что у них оказалась очень срочная работа, которую нужно было выполнить к утру. Телефона в их квартире не было, а съездить домой, чтобы предупредить мать, он считал неудобным перед остальными, которые остались все на ночь безоговорочно. Вот сколько деликатности и такта было у простой малограмотной женщины.
Когда Таша вернулась с работы, я с радостью рассказала ей свои новости и попросила завтра принести справку о зарплате.
– Неужели правда получишь пособие? – удивилась она. – Вот здорово будет!
Я не могла не поделиться своей радостью с Марией Евграфовной, ведь она единственная, с кем я общаюсь в течение дня. По ее лицу я поняла, что она в пособие не верит, но, видя мой энтузиазм, своих сомнений мне не высказала, только произнесла спокойно:
– Дай Бог!
Конечно, ходила я не раз со своими документами, и то кого-нибудь не было, то заседание комиссии, которая должна была вынести решение, не состоялось. Но вот наконец мне выдана книжка на пособие, а вскоре и получены первые деньги. Я ликовала. Ведь только недавно я жила в Немчиновке в полной безнадежности относительно работы, а сейчас я не только состою на бирже труда, но и получаю пособие! Причем деньги немалые. Я точно не помню сумму, но приблизительно соотношение было такое: если Таша у себя в управлении получала двадцать пять рублей, то мне выдавали восемнадцать. Это был период, когда одновременно в оборот шли миллионы и твердый рубль – червонец (10 рублей) и сертификат (5 рублей). Выдавали зарплату миллионами, и домой приносили длинные, неразрезанные листы дензнаков. У меня осталось в памяти, как Александр Семенович однажды, перед уходом на работу, зашел в кухню сообщить матери:
– Я вам, маменька, на стол миллиард положил.
А по центральным улицам блуждали молодые люди, небрежно бросавшие прохожим: «Даю, беру червонцы». Цены на червонцы росли каждый день, и денежная спекуляция принимала колоссальные размеры, отчего очень страдали рядовые жители. И вот когда наконец была произведена денежная реформа и установлен твердый рубль, исчезли миллиарды и появились копейки, жить стало намного легче.
Марии Евграфовне я показала книжку и рассказала о деньгах. Она отнеслась очень сочувственно, но мне показалось, что всю эту удачу она приписала моей энергии и называла меня «молодчиной».
– Это не меня хвалить надо, – отвечала я, – а советскую власть за то, что она о людях заботится.
К Барсовым мы продолжали ездить каждую субботу. Это были одновременно и поездки к маме. Когда явилась к ним, окрыленная своей радостью, то долго и подробно рассказывала все теткам, так что дяде Косте, видимо, надоело слушать и он спросил:
– А когда же мы, Катюха, будем ужинать, а то у меня кишка кишке кукиш показала.
Наверное, месяца два я получала пособие и часто ходила на биржу труда то отмечаться, то хоть почитать объявления. Но очередь моя была очень далеко. И вдруг однажды Александр Семенович пришел с работы взволнованный и сказал, что на рабфаке Высшего технического училища (МВТУ) требуется библиотекарь. Когда Александру Семеновичу нужно было хлопотать по частным делам, он всегда волновался: он не любил это делать, да и не умел. Причем надо сказать, что такими хлопотами он занимался только для других, о себе он никогда так не заботился. Он бегал по нашей длинной и узкой комнатушке и без конца курил.
– Вам надо завтра с утра пойти туда и подать заявление. Это очень близко от нас, Костянский переулок, дом 6. Я попросил своего начальника Курсанова, он знаком с рабфаковским завучем, походатайствовать о вас. Курсанов обещал, но предупредил, что желающих на это место много и он не уверен в успехе.
Александр Семенович работал тогда в МВТУ.
Всю ночь я проворочалась с боку на бок, а утром пошла на рабфак. Костянский переулок в конце Даева. Нашла трехэтажное серое здание. Библиотека оказалась на третьем этаже, в одной из многочисленных аудиторий. Меня встретила дама в строгом синем костюме – именно дама, другого слова к ней не подберешь, – Екатерина Антоновна Мацкевич. Она любезно усадила меня за стол, дала бумагу, ручку и предложила написать заявление.
