Мяч случайно вырвался у кого-то из рук. Я вскакиваю поднять и ловлю его около парты сидящей в отдалении девочки. Когда я приближаюсь к ней, она поднимает голову от книги и, насмешливо глядя на меня, говорит:
– Девочку перевели из седьмого в приготовительный класс, такой позор, а она вместо того, чтобы плакать, хохочет и играет в мяч.
Я сначала растерялась, одно мгновение, но потом как-то сразу почувствовала, что если смолчу, то будет плохо. Быстро поднимаю мяч и, глядя прямо на нее, спрашиваю:
– Тебе сколько лет?
– Ну, девять, – озадаченно отвечает она, – при чем это?
– А при том, что мне тоже девять.
– Так зачем же тебя отдали туда?
– Вот отдали, – неопределенно отвечаю я и как ни в чем не бывало продолжаю игру.
Таня смотрит на меня еще более дружелюбно и тихонько шепчет на ухо:
– Правильно с ней разговариваешь, задавака, корчит из себя что-то, княжна Ширинская-Шихметова.
«Чуть что не княжна Джаваха», – думаю я и разглядываю сердитую девочку. Нет, она не красавица, бледная и веснушек много, две каштановые косы толстые.
В класс вошла классная дама Ступина Екатерина Иосифовна, злючка и крикунья ужасная. <…> Она показала мне парту рядом с Верой Мартыновой, в последнем ряду.
– В пару я поставлю тебя с Еремеевой, только смотри, не наберись от нее упрямства и дурости.
Я невольно посмотрела на рыженькую, бледную девочку, она стояла с опущенными глазами, а когда подняла их, я заметила, что они зеленые, очень бойкие. <…>
Однажды, после прогулки, звонка еще не было, мы столпились около доски, и я что-то рассказывала. Мартышка обняла меня. Мы были так оживлены, что не заметили, как тихо отворилась дверь и в класс вошла Ступина. Она минутку постояла молча, как бы наблюдая нас, и, когда Шатошка первая, заметив ее, быстро проскользнула на свою парту, она вдруг сказала громко и насмешливо:
– Ну что же, Татьяна Шатохина, царица класса, придется, наверно, скоро уступить свое место другой.
Мы все молча разошлись по партам. Ступина несколько раз взглянула на меня своими злыми глазами. У нее была очень неприятная манера уставиться своими глазищами. Особенно когда она отчитывает кого-нибудь: поругает, а потом вдруг замолчит и молча ест тебя глазами.
– Ну, вылупилась, – говорит Мартышка.
Вечером, во время приготовления уроков, к Ступиной пришла классная дама из старшего класса. Они пошептались, потом Ступина сказала нам:
– Сидите спокойно, я скоро приду, – и они быстро пошли по коридору.
Сначала было тихо, все занимались приготовлением уроков. Одна Еремка бесцельно бродила по классу. Несколько раз она подходила к стоящему на подоконнике графину с кипяченой водой, наливала воду в стакан и пила.
– Ты что это все воду пьешь? – спросила, подбегая, Таня Шатохина. – Дай мне напиться.
– Подождешь, царица класса, напьюсь, тогда и тебе дам, – ответила Еремка, прижимая к себе графин.
Таня стала отнимать.
– Пусти, Шатохина, разобьем.
Еремка выхватила графин и быстро плеснула в стакан, а Шатошка ловко подхватила его и, смеясь, стала пить воду.
Еремка стала отнимать у нее стакан, ей мешался графин, она плюхнула его на каменный подоконник и не рассчитала… Полилась вода, и посыпались осколки. Еремка так спешила, что даже не отскочила, и кофточка, и фартук сразу стали мокрые. Я никогда не видела такого несчастного лица у самоуверенной Еремки.
– Что же теперь будет? – шептала она.
Мы с Мартышкой кинулись подбирать осколки.
– Не бойся, – говорит Вера Еремке, – мы осколки выкинем, а воду вытрем.
Ей, видно, тоже стало ее жалко. Воды так много, чем ее вытирать? И вдруг грозный окрик:
– Что у вас тут происходит? – посреди класса стоит Ступина.
Что делать? И вдруг простая мысль приходит мне в голову. Я распрямляюсь, кладу осколки на подоконник и говорю:
– Это я нечаянно разбила графин.
– А почему Еремеева вся мокрая?
– Она стояло около, и так получилось.
– Ты все врешь, «получилось»! Ты фокусы, наверное, какие-нибудь показывала, любишь кривляться перед классом.
– Она нечаянно, – подтверждает Мартышка.
– Мне адвокатов не нужно, садись на место. – Ступина хватает за руку Еремку. – Идем переодеваться в дортуар. Шатохина, попроси Варю здесь убрать.
После ухода Ступиной и Еремеевой несколько минут в классе молчание. Я стою растерянная.
– А ты молодчина. – И кто-то кладет мне руку на плечо. Это Маруся Ширинская. – Давай с тобой дружить.
– С удовольствием, – отвечаю я, – но я обещала Мартышке.
– Ну что ж, давайте дружить втроем, – говорит Маруся.
– Мартышка, у нас будет триумвират! – восторженно кричу я, забыв о графине.
– Уже начиталась Чарской, – улыбается Ширинская.
Вернувшись, Ступина взялась за меня. Чего она мне только не кричала: и что счет за графин пошлют маме: «Пусть порадуется на дочку» (подумаешь, сколько он там стоит, этот графин!), и что, если Еремеева простудится и заболеет, я буду виновата. А вдруг правда простудится, но в этом-то я ведь не буду виновата – фу-ты, от ее крика мне уже стало казаться, что я действительно разбила графин.
В общем, скандала хватило до звонка на чай, последнего звонка в этот день. Приготовишки пьют чай в полвосьмого и сразу идут спать. А весь институт пьет чай в восемь часов, и спать после чая идут только младшие, а старшие еще ненадолго приходят в класс, но в десять часов свет во всех дортуарах должен быть погашен.
– Лодыженская! Будешь ходить на 10 шагов впереди класса, – прокричала Ступина, едва прозвенел звонок.
Я пошла впереди класса. Когда мы проходили мимо седьмушек, Нина Константиновна стояла в коридоре около своей двери и что-то внушала Тамаре Кичеевой. Ступина нас остановила.
– Вот, Нина Константиновна, полюбуйтесь на своего хваленого стрижка! Ведет себя безобразно, да и врунья к тому же.
– Ай-ай-ай, – закачала головой Нина Константиновна, а Тамара весело мне улыбнулась.
Я шла впереди и, странное дело, чувствовала себя очень хорошо, несмотря на то что Ступина все время кричала мне, что я то иду слишком быстро, а то, наоборот, медленно. Я этого не замечала, а чувствовала, что сзади меня девочки, которые все до одной ко мне относятся хорошо, а Вера и Маруся – мои друзья.
На другой день в первую же переменку ко мне подошли несколько человек седьмушек.
– Мы к тебе в гости, – сказали они, – погуляй с нами по коридору.
Я не очень обрадовалась этому явлению, тем более что там были девочки, дразнившие меня. Например, Бугайская. Но была там и Тамара Кичеева, а она мне очень нравилась. Я говорила с ними приветливо, но невольно вспомнилось прошлое, и от этих воспоминаний становилось грустно.
