– А я думала, что мы уже опоздали, и предполагала ехать завтра, – ответила я.
– Нет, нет, обязательно сегодня, представляешь, как мамочка ждет нас, ей там так одиноко. Да и Александру Семеновичу я обещала, что буду.
Мы заторопились.
– Ты же голодная, – ахала я.
– Думаю, что и ты не сытее меня, – отвечала Таша.
Знакомая спешка и волнение при поездке в Рублево, когда время впритык. То трамвай долго не идет, то в железнодорожной кассе много народа за билетами. И наконец все препятствия преодолены, и мы мчимся по платформе. Александр Семенович ждет нас, выглядывая из тамбура вагона:
– А я уж думал, опоздаете.
– Ольгу приняли на рабфак, – первым делом сообщает Таша.
Он очень доволен. Он, конечно, занял нам места и неожиданно вдруг подает по ватрушке.
– Это я на Тверской, у Елисеева купил, они такие божественные.
Я ем с удовольствием ватрушку и думаю, какой он заботливый. Вот Мария Евграфовна опять назвала меня молодчиной, она думает, что это моя заслуга, что я устроилась на работу. А если бы Александр Семенович не сказал мне вовремя о рабфаке и не попросил бы Курсанова позвонить Бартеневу, ничего бы не получилось. В дальнейшем я узнала, что тот высокий парень, член президиума, забыла его фамилию, всю Гражданскую войну провоевал, только недавно демобилизовался и отнесся ко мне сочувственно из-за того, что я работала в Красной армии.
Затем мысли мои перенеслись к маме. Как она обрадуется за меня. Таша сказала, что ей там одиноко, вот об этом я никогда не думала. Рядом Барсовы. Хотя она и говорила, что бывать там часто стесняется, боится надоесть. Я вспомнила, как однажды осенью я приехала к ней в будни. Появилась какая-то срочность, то ли нужно было что-то взять, то ли привезти, наверное, взять, потому что насчет привезти мы действовали не очень, вечно сидели без денег. Мама знала, что я приеду, и ждала меня. Конечно, что-то приготовила мне специально, а главное, она знала, что я очень люблю порядок в комнате, и постаралась. Были тщательно обмахнуты бревенчатые стены ее комнатки, чисто вымыт пол, все блестело, а на столе и на окнах вещи стояли вразброд. Я хорошо знала эту мамину черту, она не следила, чтобы вещи стояли на определенных местах, но чистоту она соблюдала очень. И тогда я, растроганная, почувствовала, что маме, наверное, скучно без нас, и у меня сжалось сердце. Но вскоре я про это забыла, а Таша помнит все время.
Конечно, радость была общая. Но мне тут же пришла в голову мысль, что я, в сущности, совсем не знаю библиотечного дела. Я даже не знаю, из чего состоит шифр, находящийся в верхнем правом углу титульного листа. Я высказала тетке свои сомнения, причем рассказала предварительно о своей будущей заведующей Мацкевич и о том, что возможна недоброжелательность с ее стороны. Тетя Натуля отозвалась моментально:
– Идем сейчас же к моей хорошей приятельнице, заведующей нашей библиотекой, она тебе поможет.
Библиотека, конечно, была уже закрыта, и мы отправились к ней домой. Эта милая женщина приняла во мне большое участие и повела меня в библиотеку, чтобы показать некоторые пособия. Она кратко рассказала мне про десятичную систему классификации книг. Про Мелвила Дьюи, про международный конгресс в Швейцарии, где была утверждена эта система, и, наконец, самое главное, сказала, что был официальный приказ, подписанный Лениным, о том, что все наши библиотеки должны перейти на эту систему. Она дала мне до понедельника (тетка обещала вернуть утром) свое пособие. Автор пособия Добжинский. Он разработал десятичную систему применительно к нашим, советским библиотекам. То, что она дала мне эту книгу, я, конечно, очень оценила. Эти таблицы требовались ей каждый день, а для меня было очень важно изучить необходимую и незнакомую систему. Весь вечер субботы и все воскресенье я просидела над десятичной классификацией, она мне понравилась. Очень просто и удобно, и бесконечные возможности дробить отделы. Я вдруг сообразила, что шифр на книге состоит из дроби. Что представляет из себя верхняя цифра, я теперь знаю. Это знак отдела, к которому принадлежит книга. А какое значение нижней буквы и цифры? Моя добрая учительница очень много мне рассказала за короткое время. На мой вопрос об этой букве и цифре она ответила: «Это авторский знак, это пустяк, я потом вам об этом скажу». И так и не сказала, не успела.
В рабфаковской библиотеке
И вот я первый раз иду на работу. Во мне борются два чувства: ликование и волнение. Какое сильнее – не знаю. Полтора года я не работала, мне кажется, я отупела за это время, буду, наверное, неуклюжей и несообразительной. Мацкевич встречает меня очень любезно. Оказывается, в библиотеке есть еще работник, его не было, когда я приходила. Мацкевич знакомит меня с ним:
– Николай Владимирович Аксенов, за короткое время он один закаталогизировал и заклассифицировал большую половину нашей библиотеки, к тому же все время один работает на выдаче. С него надлежит брать пример.
Я с уважением смотрю на невысокого пожилого человека, ему, видимо, не очень нравятся похвалы, и он показывает мне столик, за которым я буду работать. Мацкевич продолжает:
– Я должна предупредить вас, что нам нужен работник на вечерние дежурства. На рабфаке занятия и дневные, и вечерние. Дежурить придется с четырех до десяти часов вечера. Может, это вас не устраивает?
– Мне все равно, – отвечаю я.
– Временно вам придется приходить днем. Пока вы не освоитесь, я не могу вас оставлять самостоятельно. Так что пока приходите к девяти часам утра.
Она вводит меня в курс моих обязанностей, исподволь как бы экзаменуя меня. Выясняется, что библиотечным почерком я не обладаю, правил каталогизации не знаю, правда, тогда еще не существовало «единых правил». Но все-таки это мой минус.
– А кеттеровские таблицы вы, надеюсь, знаете?
– Нет, – тихо отвечаю я.
Она вздыхает, и я вижу, что ее глаза ищут сочувственного взгляда Николая Владимировича, но он упорно не смотрит на нее.
– Даже авторского знака не знаете! Вот кеттеровские таблицы, познакомьтесь, пожалуйста.
И я тут только узнаю, что такое авторский знак.
В общем, Мацкевич мной недовольна. «Вполне законно», – думаю я.
Она пробыла с нами недолго.
– Если Бартенев будет меня спрашивать, скажите, что я пошла комплектоваться, – сказала она, уходя.
Отношение Николая Владимировича ко мне явилось полной противоположностью ледяных замечаний Мацкевич. Он мне сразу понравился. В нем чувствовался человек, любящий библиотечное дело и обладающий необходимейшими качествами для библиотекаря: точностью и аккуратностью. Мне сразу стало легче дышать, и появился большой интерес к работе. Ведь это не те кустарные библиотеки, которые я знала до сих пор. Здесь имелся систематический каталог, рассматривать его и то интересно. А как, наверное, интересно самой классифицировать книги. В первый же день я помогала Николаю Владимировичу расставлять книги, принесенные студентами. Знакомилась с абонементом. Система выдачи была примитивна. Книжные формуляры взятых читателями книг вкладывались в его абонемент. И так как вторых экземпляров книжных формуляров не было, то ответить на вопрос, за кем числится та или другая книга, библиотека не могла. Я чувствовала, что Николай Владимирович мной доволен. Он похвалил меня в конце дня:
