– Не такая уж она очаровательная, но раз в сто лучше Ступиной, – ответила я.
Еще по дороге Таша мне рассказала, что она уже ела баранчики, очевидно, и я их застану. Так мы называли бледно-желтые цветочки, которые бывают недолго весной; у них толстый и сладкий стебель, а цветочки рожками, их бывает очень много на лужайках и в поле. А серпиги еще нет. Серпигой у нас называлась полевая редька, также желтые очень мелкие цветочки кистями, в ней тоже употреблялся в пищу стебель: он тонкий, и с него еще нужно сдирать верхнюю кожицу, зато на вкус он очень острый и напоминает редиску.
Первое лето в новом доме. Оно уже внешне отличалось от предыдущих лет. Старый дом и флигель стоят в густом, тенистом парке, очень много тени, таинственно, но и сумрачно, а новый дом мама поставила на возвышенном, открытом месте. Кругом деревьев много, но отступя. С парком соединяет недавно посаженная молодая аллейка из сирени и жасмина, идущая прямо от балкона. А кругом красивый луг, который часто меняет свой покров. То ромашки, то лютики, то одуванчики, но лучше всего крупные колокольчики, лиловые, красные, синие и розовые. Теперь я встречаю эти цветы на клумбах как садовые, а в Отякове их никто не сажал. Луг со всех сторон упирается в ров, огораживающий усадьбу. Перед рвом горка, вся усаженная деревьями: кленами, ветлами, березами. Деревья, очевидно, посажены давно, потому что они очень большие. Мне нравится, как стоит наш дом, – он и открыт для солнца, и вместе с тем кругом не голо. Я слышала, как многие знакомые хвалили выбранное мамой место. А некоторые, преимущественно старые, говорили, что надо было строиться там, где строились деды. Таша рассказала мне, что ей очень нравится наша Параня, новая нянина помощница.
– Ты знаешь, сколько она песен поет, и такие песни интересные, не про глазки, а целые истории, вот подожди, она освободится после обеда и придет к нам на балкон, мы с ней часто здесь сидим, и она мне поет.
И Параня пришла, мы сели на широкие выступы балкона, сделанные вместо перил. Сначала она спела песню, которая начинается так: «На паперти Божьего храма оборванный нищий стоит…» В этой песне рассказывается, как старик нищий повстречал в «шикарной» коляске и «шикарно» одетую свою дочь. Он бросился за этой коляской, и на него не обратили внимания, только обдали комьями грязи. Вторая песня про солдата, возвращающегося домой после 25-летней службы. Он спрашивает о своих родных, и оказывается, все погибли, а дом сгорел. И все песни в таком же духе.
Мне понравилось, как она поет, но уж очень уныло содержание.
– А что-нибудь повеселее ты не знаешь? – спросила я.
– Нет, я не люблю веселых песен, – ответила Параня. – Песня за сердце должна брать.
Интересно, что ее любовь к печальным сюжетам так не соответствовала ее внешности: румяная, с такими ласковыми голубыми глазами, она как бы излучала добродушие, спокойствие и дружелюбие.
– А, пожалуй, дождь будет, – сказала Параня, – вон какая туча заходит, пойду быстрей белье сниму.
– Гром слышишь? – запрыгала Таша.
– Леля, Таша, домой, – сказала мама, поднимаясь по лестнице на балкон, – гроза начинается.
До чего же я боялась грозы в детстве! И во взрослом возрасте ее не любила, но тогда меня прямо ужас брал. Я ложилась на кровать и прятала голову под подушку. А мама с Ташей, наоборот, очень любили грозу. Им обязательно нужно было все видеть, они старались не пропустить ни одного зигзага молнии.
– Это ты так боишься? – спросила Параня, входя в детскую с охапкой белья. – Не убьет, она стороной проходит, а чему быть, того не миновать.
– Посиди со мной, – попросила я.
И вдруг свет молнии осветил всю комнату и сразу раздался грохот. Параня невольно опустилась на стул, стоящий рядом с моей кроватью, а я схватила ее за руку.
– Ну, чего ты, вот в поле сейчас страшно или в лесу, около старых деревьев, – могут упасть.
А я, невольно сжимая ее загорелую, большую руку, думала, как хорошо быть сильным и спокойным человеком.
Через несколько дней мама опять уехала в Москву. Параня собралась в город за продуктами. Приехав, она подала няне письма и газеты. Я заметила, что няня старательно разглядывала какую-то бумагу, вроде большой почтовой открытки. На ней стояли печати.
– Боже мой, – сказала няня тихонько.
– Что случилось? – спросила я.
– Ничего, ничего, это вас не касается. – И няня понесла почту маме в спальню.
Но я увидела, что она положила всю почту на письменный стол, а эту бумагу заперла в шифоньер. Тут вскоре пришла Дуня, я заигралась и забыла про странную бумагу.
Мама приехала через два дня, с утренним поездом, очень веселая.
– Вот, – сказала она, – всего два дня пробыла в Москве, а сколько дел наделала. И перевод от Лодыженских получила, и внесла плату за Лелю в институт (за меня платила бабушка), и в земельном банке побывала, и у своей портнихи, а там недалеко до Александры Егоровны, была и у нее. Они все такие милые, так встретили меня хорошо.
– Милые! – сказала няня возмущенно. – Посмотрите, что эти милые вам прислали.
И она принесла бумагу из шифоньера. Мама стала читать вслух:
– В комиссию при окружном суде вызывается Лодыженская Наталия Сергеевна, опекунша малолетних дочерей своих Ольги и Наталии, по оставленному им имению Отяково от Михаила Павловича Савелова, вызывается для предъявления ей векселя, составленного М.П. Савеловым на имя наследников имения Отякова по уплате Логиновой Александре Егоровне и Федотовой Марии Михайловне, урожденной Логиновой, восьми тысяч. – Последние слова мама с трудом выдохнула из себя.
– Не пожалели малолетних, – сказала няня.
А я, как водится, сразу ничего не поняла.
– Что значит «вексель»? Кто кому должен уплатить восемь тысяч?
Но мне никто ничего не ответил.
– Восемь тысяч! – как во сне повторяла мама. – Да если продать все, что у нас есть, вплоть до белья и посуды, мы не наберем столько! Нет, дедушка не мог оставить такого векселя: или это подделка, или ему дали подписать бумагу, когда он уже был не в своем уме. Что же делать? – Мама стала какая-то бледная и беспомощная.
Я ее никогда такой не видела. И вдруг она сделала над собой усилие и заговорила сразу другим тоном:
– Прежде всего надо опротестовать этот вексель, завтра с утра я еду в Москву, обращусь к Ледницкому – это замечательный адвокат, восходящее светило, – и тут же надо составить прошение в земельный банк, чтобы мне разрешили продать часть леса для уплаты по векселю. Думаю, в этом мне поможет Петр Иванович Корженевский. Няня! Велите Якову запрячь Красотку в шарабан, я сейчас поеду в Можайск, а если Петра Ивановича там нет, его отец Иван Доминикович мне поможет, ведь он был член окружного суда.
Я чувствовала, что мама вся закипела энергией, и сразу успокоилась. А Ташенька стала очень грустной.
– Ты теперь все время будешь ездить в Москву, – печально сказала она маме.
