Книга Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники, страница 30. Автор книги Ольга Лодыженская

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники»

Cтраница 30

Кончилось тем, что все пять человек, участвовавшие в стрижке, были на Рождество оставлены без каникул.

Высоцкая сама созналась, что она тоже принадлежала к братьям-разбойникам, но Алиса сразу вступилась за нее и сказала, что она всю прогулку проходила с ней и в стрижке не участвовала. Гжа ограничилась по отношению к Высоцкой строгим внушением и снижением отметки за поведение. Конечно, это наказание сразу ввергло нас в уныние. Лишиться поездки домой на целые две недели! Обычно незадолго до каникул чья-то рука неизменно выводила на классной доске после занятий цифру дней, оставшихся до роспуска воспитанниц. Стали мелькать цифры – 20,18,13, но нас они уже не радовали.

Я написала маме, в ответ получила очень грустное письмо. «Очевидно, тебе не хочется домой и не нужны родные, любящие тебя», – писала она.

Все-таки как в детстве и юности много эгоизма, легкомыслия и как мало чувства любви и признательности к близким! Конечно, не во всех, но во многих. Да, мы переживали тяжесть наказания, но не так, чтобы это сдавило нас и не дало бы возможности веселиться и развлекаться. Нет, мы продолжали пошаливать и лодырничать. Самый тяжелый день был 22 декабря, когда после уроков начали приезжать родители за девочками. Мы сидели грустные, но никто не плакал, крепились.

Ужинать пошли как-то непривычно, осталось от всего института человек 18, были и большие девочки, мы, седьмушки, были самые маленькие, приготовишек не было.

Среди наказанных была Катя Постникова из шестого класса – та самая черненькая девочка с капризным лицом, которая дразнила меня в прошлом году. Я невольно старалась держаться от нее подальше, но она первая подошла ко мне и сказала:

– Вот какая ты боевая стала.

Вообще, она все время заговаривала со мной. Перед прогулкой я заметила, что она надевает высокие, по колено, ботинки на меховой подкладке с привинченными к ним коньками. У нас в классе ни у кого коньков не было. Катя каталась очень хорошо. Заметив, что я слежу за ней, Катя сказала:

– Хочешь, в следующую прогулку я тебе дам надеть свои коньки и немного поучу тебя?

– Конечно, хочу, – отвечала я, не веря, что может быть такое счастье.

На следующую прогулку Катя выполнила свое обещание. На всю жизнь мне запомнилось это радостное ощущение, когда я натягивала ботинки, а потом, постукивая коньками по каменному полу, прошла в сад на каток. Там, конечно, вела себя как медвежонок и часто падала, но, когда удавалось проскользить несколько шагов, было какое-то изумительное чувство полета. Катя сказала мне, что она наказана на три дня, а 25-го, в первый день Рождества, за ней с утра приедет мама, но коньки она с собой брать не будет. Мама не хочет с ними возиться.

– Так что можешь кататься на них все каникулы.

Радости моей не было границ. И невольно мелькнула мысль в голове: как все-таки странно устроено все в жизни. Сколько неприятностей и страданий доставила мне эта девочка в прошлом году и какую радость принесла сейчас. А чувства меры, вернее, критического чувства соразмерности событий и поступков у меня, конечно, не было.

Старшие девочки затеяли устраивать спектакль. Нашли какую-то мелодраматическую пьесу и главную роль поручили Вере Куртенэр. <…> И тут мне стало понятно, почему меня так тянуло к ней: в ней чувствовалась одаренность, с ней всегда было интересно. Она очень хорошо рисовала, пела, танцевала, декламировала… <…>

Три дня пролетели незаметно, и вот 25 декабря, первый день Рождества. К нам приходит Ольга Анатольевна, поздравляет нас с праздником и вдруг объявляет, что она прощает всех наказанных. Москвичам дадут знать сегодня же, а остальным напишут письма. Затем она сообщила нам, что после обеда мы приглашены в гости к ее бывшей воспитаннице, а теперь известной певице Кошиц. Она замужем за управляющим Петровским дворцом, и квартира их находится в Петровском парке. Мы осмотрим дворец, погуляем в парке, а вечером будем слушать пение замечательной певицы. Москвички, за которыми могут приехать сегодня, останутся в институте, остальные поедут все. Заказан специальный вагон трамвая. Вера Сейдлер, Вера Куртенэр и Тамара Кичеева остались ждать своих мам. Девочки были очень рады этой прогулке, но меня она нисколько не радовала. Все мои помыслы были возле коньков, остальное казалось не стоящим внимания. <…>

На другой день я проснулась с радостной мыслью: «Сегодня буду кататься на коньках обе прогулки». Какое-то особое чувство овладевало мной, когда я натягивала ботинки, ощущая запах кожи и еле уловимый запах металла. А когда коньки касались льда и издавался легкий скрежет, он казался мне волшебной музыкой. Я стала делать заметные успехи. Девочки очень терпеливо помогали мне, особенно Белка.

И вот 28 декабря, прямо с дневной прогулки, меня зовут, приехала за мной мама. Я рада, конечно, но с коньками расставаться жалко. В вагоне поезда начинаю рассказывать маме о своем новом увлечении.

– Я видела такие ботинки, – говорит мама и добавляет: – Нет, не смогу тебе их купить, они стоят 14 рублей, это слишком дорого.

Радость домашней обстановки опять охватывает меня, и я чувствую себя предательницей. Как могла я изменить самому дорогому. В глазах няни осуждение. А в Ташиных глазах удивление и вопрос. Вдруг няня не выдерживает:

– Как же это у тебя так получилось? – спрашивает она, перебирая наше белье в комоде. – Ведь тебя туда учиться отвезли, а ты учиться не хочешь и балуешься так, что даже на праздник домой не отпустили?

Я ожесточенно оправдываюсь:

– Да, пожила бы ты в этом институте, небось не то бы запела. Там с ума сойти от тоски можно, а когда шалишь, забываешься.

– Погоди, погоди, ведь тебя туда не просто жить отправили, тебе есть где жить, вон без тебя здесь все скучают, а тебя учиться отвезли, а ты не хочешь уроков учить, ну пусть бы шалила, ладно, но ведь ты и за книги браться не хочешь. – Няня задвинула ящик комода и села на стул. <…>

Рождественские каникулы пролетели быстро, не успела опомниться, как опять уже – в институт. С первых же дней нас поразила страшная новость: умерла Таня Трескина, дома на праздниках. Этого мы никак не ждали. В моем представлении осталась она веселая и розовая. Мы очень грустили. Попросили Антонину Яковлевну отдать нам на память Танины тетрадки. Долго у меня хранилась дома тетрадка, исписанная круглым детским почерком, с розовой промокашкой.

А жизнь шла своим чередом. <…>

Незадолго до елки, после очередной репетиции полонеза, Ольга Анатольевна задержала нас в зале. Она, как всегда, дождалась полной тишины и обратилась к нам с речью. <…> И вдруг кто-то громко крикнул:

– Аэроплан!

И классных дам, и воспитанниц как ветром сдуло к окнам. Я оказалась на подоконнике на коленях. Большая птица пролетела не очень быстро и не очень высоко, но разглядеть я ничего не успела. Первой очнулась Гжа, она тоже оказалась у окна.

– Все на место, – строго сказала она, – и пять минут будете стоять не двигаясь.

Когда я рассказала об этом пришедшей ко мне в прием маме, она рассмеялась. «Подумай, со мной было то же самое, и так же я была в младшем классе, и так же торжественно «весь институт» был выстроен в зале, но только крикнули не «аэроплан», а «велосипед».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация