– Почему все восхищаются Паниной?
– Так это же совсем не похоже на то, как она поет, – говорила мама. – Это музыкальные консервы. – И граммофон отнесли на чердак.
У Сергея Федоровича оказался очень приятный баритон, и они вдвоем пели дуэты. И вообще, мама чаще стала подходить к роялю. А мы так любили с Ташей вечером забиться в уголки нашего широкого турецкого дивана и слушать. Мама часто играла Лунную сонату Бетховена, Музыкальный момент Шуберта, «Рыбачку» Мейербера, «Грустную песенку» Калинникова, вальс Дюрана – все это были наши любимые, популярные тогда вещи. Года через три все эти пьесы исполняла и Таша: она оказалась, не в пример мне, способной к музыке и обладала хорошим слухом. Сергей Федорович во время маминой игры ходил взад-вперед по столовой и подпевал, но это ему скоро надоедало, и он предлагал маме петь вдвоем. Вот в этом он был неутомим. И получалось у них, по-моему, хорошо. <…>
Занятия искусством в институте
Действительно, четвертый класс мы начали без вранья. Ведь те же самые девочки были, а отношения создались хорошие, не ссорились, не выставлялись. Стихами увлекались все поголовно, и полкласса писали собственные. Две девочки хорошо пели: Вера Куртенэр и Марина Шиловская. Некоторые, вроде меня, любили потанцевать. Мы устраивали импровизированные концерты, но все это потихоньку от классух, где-нибудь в уголке. Ведь были у нас, раз в неделю, уроки пения, но они проходили совсем неинтересно: пели или молитвы, или детские песенки, из которых мы давно выросли.
Учитель пения, Автоном Лаврентьевич, не обращал внимания, кто как поет, вот на спевках церковного хора он прилагал больше усилий. Его назначили главным экономом института, а бывшую экономку, Елизавету Леонидовну, его помощницей, и вскоре они поженились. Он часто стал пропускать уроки пения. <…>
Музыкой занимались желающие. Главным преподавателем был известный в то время педагог и композитор Владимир Робертович Вилыиау. Учениц он брал себе только самых талантливых, таких как Ляля Скрябина. Занимались все в селюльках – так назывались маленькие комнатки на третьем этаже, крошечные, как кельи, в которых помещался рояль и два стула. Вилыиау со своими ученицами занимался в зале «советской», где были концертные рояли. Упражняться его ученицам тоже разрешалось на этих роялях.
Любимым нашим занятием было пробраться вечером в темную залу и, спрятавшись за стульями, слушать вальсы Шопена или прелюды Рахманинова.
Вилыиау все ученицы очень боялись. Он слыл сердитым. С Лялей Скрябиной у него раз вышел конфуз. Однажды, придя с прогулки на урок, Лялька подергивала своим курносым носиком. И вдруг Вилыиау сказал:
– Скрябина, у вас есть носовой платок?
Ляльке показалось это нахальством, и она отпарировала: – Вам нужен?
– Вам самой он нужен, – резко ответил Вилыиау.
Ляля спокойно высморкалась и сказала:
– Вы же учили меня не прерывать игры, и я решила лучше дергать носом.
Любили мы очень декламировать, но этим с нами совсем никто не занимался. Вообще, в смысле эстетического воспитания мы росли как в поле трава, несмотря на то что возможностей было много. А нас очень тянуло к искусству, но ни о каких кружках тогда и помину не было.
Гимнастикой мы занимались каждый день, и большинство ее любило. Раз в году, в начале первого полугодия, у нас устраивался гимнастический вечер, этот вечер мы ждали с нетерпением. Каждый класс выполнял под музыку определенные упражнения. Комплекс этих упражнений у нас назывался «комбинация». Так вот, в четвертом классе нам досталась очень красивая «комбинация» – вольные движения. Музыка была подобрана приятная: веселый и мелодичный марш. А главное, старые вылинявшие костюмы сменили на новые: синие шаровары, легкая белая в синюю полоску рубашечка с пришитым красным галстуком (опять национальный флаг). <…>
Вскоре Юлия Ивановна заставила нас на уроке писать сочинение на тему «Осень». Все писали вдохновенно. Наконец-то пришла возможность проявить свои литературные данные. С нетерпением ждали следующего урока: что-то скажет Юлька! И вот она принесла в класс стопку тетрадей. Села, вздохнула и сказала:
– Если бы я не присутствовала на уроке и не видела, как вы работали, подумала бы, что вы списывали друг у друга. У всех одно и то же. Дождь изображается в виде слез, капающих по стеклу, ветер – непременно рыдает и безжалостно рвет листья.
Я похолодела: и у меня «капали слезы» и «ветер», правда не «безжалостно», но «судорожно», «рвал листья».
– Только одну работу могу прочесть классу, – продолжала Юлия Ивановна и вынула тетрадку – не Верину и не мою, а скромной, тихенькой девочки Муры Качаловой.
Мура писала, как приятно ранней осенью собирать яблоки, как хорошо пахнет этими яблоками в сенях и комнатах и как весело жечь костры из мусора в фруктовом саду.
– У Юльки нет вкуса, – сказала в переменку Марина Шиловская, наша лучшая исполнительница цыганских романсов. «Наверное, у нее тоже все эти фразы были, – подумала я, – да еще с цыганским надрывом».
А с Ташей в этом году получилась необыкновенная перемена. Слез больше не было. С самого начала учебного года она подружилась с двумя отчаянными одноклассницами, Ольгой Баташевой и Олей Хелмской. Девочки не любили друг друга, и я думала, что между ними возникнет соперничество. Но Таша пресекла это с самого начала:
– Если вы хотите со мной дружить, то терпите и людей, которые мне нравятся, – заявила она. Вообще, она задавала тон, носилась по коридору и как-то быстро сумела завоевать расположение класса.
– Что, тебя подменили, что ли? – возмущалась ее классуха.
Домой Ташу, конечно, из-за плохого поведения по воскресеньям не отпускали, но и мама стала приезжать очень редко. В Отякове шли хозяйственные работы, чистился пруд Агуменник, пристраивались сараи. <…>
Лодыженские и подарки
Лодыженские продолжали жить у себя в имении в Пензенской губернии. Перед большими праздниками, перед именинами и рождениями мы старательно писали им поздравления, в ответ получали тоже открытки и подарки в посылках. Бабушка Оля была большая рукодельница, она вязала нам кофточки, шапочки, нижние юбки, даже одеяла у нас были связаны ее руками: у меня голубое, у Таши зеленое с розовым.
Незадолго до Масленицы приехал в Москву дядя Илюша. Он привез нам с Ташей письмо от тети Сони и передал маме деньги на билеты в Художественный театр на «Синюю птицу». Тетя Соня писала нам, что она так давно не видела нас и не имеет представления, какие мы стали. Ей очень хочется узнать про нас все, ведь наши письма содержали только поздравления, и она задавала ряд вопросов.
– А все-таки какие мы свиньи, – сказала Таша, когда я окончила читать ей письмо. – Ведь они нас любят, заботятся о нас. А мы хоть бы лишнее словечко в письме написали: «поздравляю, желаю, целую». Давай каждая напишем по длинному письму.
И в тот же вечер Таша пришла ко мне в класс.
