– Ну, теперь поверила мне, Фома неверный?
Помню, мне было как-то неловко и стыдно, но я, конечно, подавила в себе это чувство.
Лодыженские
Зимой из Можайска мы уезжали иногда погостить в Москву «к бабушке и тете Соне». Это папина мама и папина сестра, «Лодыженские», как их называла мама.
Я немного говорила о семейной обстановке Дурново (маминого отца), об обстановке Савеловых (маминого дедушки). Но здесь было нечто совсем другое. Лодыженские, богатые пензенские помещики, на зиму приезжали в Москву и снимали особняк. Один, который мне запомнился, находился у зоопарка, около него был большой сад. Теперь там новая территория зоопарка. Семья была большая и очень дружная. Глава семьи – Ольга Владимировна Лодыженская, вдова. Три ее сына (в том числе и мой отец) умерли от туберкулеза молодыми. Она жила с дочерью Софьей Михайловной и младшим сыном Ильей Михайловичем, который заканчивал лицей. Еще у них воспитывались два мальчика – сироты, дети ее родной сестры Анастасии Владимировны Сухотиной: Миша и Володя. <…>
Постоянно также у них находился Григорий Сергеевич Лодыженский и его жена Анна Алексеевна. Точно не знаю, каким родственником приходился дядя Гриша, но он был член их семьи. Прибавить к этому еще и товарищей дяди Илюши, так получалось, что за стол меньше пятнадцати человек не садилось.
Какой-то особый дух был у Лодыженских, все были очень дружелюбны, заботились друг о друге, но без сентиментальности. Сантименты вообще не поощрялись. Царили шутка и легкая ирония. Ужасно любили всякие розыгрыши и мистификации. Особенно дядя Гриша. Он очень любил всех дразнить. Мальчики, видно, привыкли к этому, закалились и не реагировали, да и старше они меня лет на семь-восемь были, а я дразнилась очень легко. Помню, как-то вечером мы все сидели за столом, а в соседней комнате, гостиной, света не было. Дядя Гриша стал пугать нас:
– Вот того, кто плохо будет есть, запру в темной гостиной и дверь на засов закрою.
Как это ни смешно теперь, тогда у дверей стояли засовы. Я так напугалась, что уже готова была дать ревака, как вдруг в этой самой гостиной зазвенел телефон. Дядя Гриша бросился к нему и стал разговаривать, не зажигая света, а за ним тут же бросилась моя сестренка Таша, закрыла две створки двери и, придерживая их своей трехлетней фигуркой, закричала на всю столовую:
– Леля, Леля, тасси сколей засов! – И мы заперли «страшного дядю Гришу» на засов в темной комнате. Хохоту было много. Дядю Гришу заставили признать, что Таша самый храбрый человек, и только тогда выпустили из плена, и даже бабушка Оля не сделала нам замечание, что мы вышли из-за стола без спроса.
Обед у Лодыженских, как мне тогда казалось, был очень длинной и скучной процедурой. Помню бесконечный стол, накрытый белоснежной скатертью, с крахмальными салфетками у каждого прибора. Детям эти салфетки повязывались вокруг шеи, мужчины как-то прицепляли их за уголок у ворота, а женщины клали на колени. Около большого стола стоял так называемый закусочный столик. Он был весь уставлен разнообразными нарезанными закусками, рюмками и графинами с вином. Перед тем как сесть за большой стол, мужчины подходили к этому столику, закусывали и выпивали стоя. Причем они обращались к бабушке, которая сидела во главе стола, пили за ее здоровье и спрашивали ее разрешения по «первой и по второй».
– Можно, мама?
– Можно, тетя? – слышалось кругом.
– Можно, можно, – величественно морщилась бабушка. Но я заметила, что все обманывают бабушку и убавляют количество рюмок.
Как я, при всей своей прыткости, не заявила об этом во всеуслышание, не знаю, но однажды все-таки поставила маму в очень неловкое положение во время такого обеда. Все шло, как всегда, чинно. Лакей, в белых перчатках, обносил всех котлетами. Я отодвинула свою тарелку и не дала на нее ничего положить.
– Что ты, Леля, – ласково обратилась ко мне тетя Соня, – ты обязательно должна съесть коклетку. – Она выговаривала это слово по-французски.
– Ваши коклетки, – громко заявила я, – только об стену швырять, вот наша няня делает котлеты – это да!
Мама вся побелела:
– Выйди сейчас же из-за стола.
Я встала с победоносным видом, но, взглянув на маму, поняла, что расплата неизбежна, и заревела. Тут же встала и пошла за мной тетя Соня, предварительно спросив разрешения у бабушки. Она привела меня в какую-то небольшую комнату, заставила что-то съесть и тихо и спокойно объяснила неправильность и грубость моего поступка.
Я очень любила тетю Соню. Мне она казалась необыкновенно доброй, да она такой и была на самом деле. В молодости она отличалась красотой, от женихов отбою не было, но тетя Соня всем отказывала. Говорят, что она любила кого-то, кто не мог быть ее мужем. Но главная причина, по-моему, была другая: она обожала свою мать, бабушку Олю, очень жалела ее, ведь сколько горя выпало на ее долю, и Соня решила себя посвятить ей. Позже, когда я читала «Дворянское гнездо» Тургенева, образ Лизы, который в то время был моим идеалом, отождествлялся у меня с тетей Соней.
Мама долго не могла забыть того стыда, что пережила за меня.
– Надо быть Лодыженскими, – говорила она, – чтобы глазом не моргнуть на твою выходку, как будто ничего не случилось.
Такт и воспитанность были основной чертой этой семьи. У них никто не повышал голоса, никто не позволял себе тыкать прислуге. А прислуга жила у них по двадцать-тридцать лет. Помню горничную, которая жила у них десять лет, и все считали ее новенькой. Жена дяди Гриши, тетя Анюта, была цыганкой из хора. В то время это было модно, аристократы и дворяне женились на простых цыганках. Но что терпела бедная женщина от своей новой родни! Или полный бойкот, или насмешки и упреки. Здесь тетя Анюта была принята в семью на равных правах с мамой и тетей Натулей, женой дяди Володи. Да и она сама умела держать себя так, что ничем не отличалась от них, ни в одежде, ни в разговоре.
Когда мой папа окончил университет, ему предложили место прокурора в Москве, наверно, тут сыграла роль протекция и обширное знакомство Лодыженских. Но папа отказался, он не захотел быть прокурором и взял место судебного следователя в маленьком, заштатном городке Можайске. Позже я спрашивала маму, как реагировала его семья на этот отказ, ведь матери приятнее было бы иметь сына около себя. Мама ответила мне, что главным правилом семьи было никого не принуждать, взрослые люди сами должны знать, как им поступить, это правило основывалось на большом уважении и доверии друг к другу.
Бабушка и тетя Соня очень любили нас, других внуков у бабушки не было. Помню, когда мы приезжали к ним, тетя Соня первым делом шла с нами в игрушечный магазин. Помню большой сад около дома. Мы там катались на салазках, а рядом жил граф Татищев, у него тоже был сад, там тоже были дети, и я запомнила задиристого мальчишку Костю: он ненавидел девочек и всячески дразнил их. Однажды он пришел к тете Соне с каким-то поручением. А тетя Соня, как всегда во время наших приездов, не отходила от нас. Помню, мы перед сном пили молоко. Костя бросил на меня презрительный взгляд, потом мельком взглянул на Ташу и вдруг остановился. Несколько минут он стоял, раскрыв рот и не спуская с Таши глаз, а та невозмутимо цедила свое молоко. Тетя Соня нарушила молчание:
