Многие девочки писали, что их возьмут из института. Мне писала Тамара Кичеева, вскоре после выпуска у нее умерла мама. Старшего брата взяли в армию, кроме него, есть еще сестра, которая на будущий год должна начинать гимназию, и братишка лет 12. В довершение всего их выселяют из квартиры, так как эта квартира принадлежит вдовьему дому. О вдовах они заботятся, а сирот знать не хотят. Оригинальная установка! Тамара думает уехать в Ефремов Тульской губернии, там у нее родная тетка. «Найду там себе какое-нибудь место», – заканчивает она свое грустное письмо.
Изредка писала няня, мы с Ташей посылали ей длинные письма. «Уж вы не сердитесь на меня, что я мало пишу, писатель из меня плохой, да и время как-то все нет, но в сердце моем вы живете». Няня тоже жила в наших сердцах. Регулярно мы переписывались с тетей Соней и с тетей Натулей. Тетя Соня писала, что у них все пока спокойно, об Илюше все время имеют сведения. Очень интересовались они с бабушкой нашей жизнью.
Итак, заканчивалось лето. Последнее лето в Отякове. Но мы еще не знали, что оно будет последним. А когда незаметно подкрался сентябрь с его желто-красным оперением, подули холодные ветры, заморосили дожди, я невольно с грустью стала спрашивать маму:
– Неужели нам опять предстоит тоскливая осень и холодная зима в Отякове?
Мама задумалась. Таша ничего не говорила, она наслаждалась свободой после института и с удивлением спрашивала меня:
– Неужели тебе здесь плохо?
Везти ее в институт мама решила повременить – жалко было ее обрекать на голодное существование, да и в газетах чувствовалось недовольство Временным правительством, народ ждал мира и земли. Этого ничего не предвиделось, и шла борьба. Газеты я читала, но, конечно, события они освещали односторонне, и понять, кто чего хочет, при моей политической безграмотности я не могла.
Наш друг Анна Христофоровна вышла замуж за прапорщика, которого она выхаживала после ранения. А сейчас, на зиму, госпиталь опять перевели в Можайск, в школе начались занятия, и, принимая во внимание еще личные счастливые переживания, Анне Христофоровне было не до нас.
Однажды выдался хороший, золотистый денек. Мы с Ташей сидели на балконе. Я только что вымыла посуду после обеда, убралась в кухне и блаженствовала в кресле. Таша сосредоточенно читала рецепты Молоховец, она решила к чаю испечь нам вафель. На ступеньках балкона играла с щенятами Груня. Открылась дверь, и из столовой вошла мама.
– Что же ты мыла посуду, убиралась, а цыплячий горшок так грязный и стоит под лавкой, – обратилась она ко мне, – пойди и вымой, в коробке вода еще не остыла.
– Ой, мамочка, дай посидеть с чистыми руками – я только что их вымыла!
Все расхохотались, особенно потешалась Груня:
– И скажет же Леля, «посидеть с чистыми руками», а я не знаю, чистые у меня руки или грязные.
– Да, фраза классическая, – сказала мама. И эта фраза вошла у нас в обиход. Таша тоже что-то съязвила насчет «чистых рук».
– Все меня дразнят, – с шутливой грустью сказала я. – Хоть бы Анна Христофоровна пришла – хочется поговорить с ней, душу отвести.
– Наша учительница за ахфицера замуж пошла, теперь она барыня, – важно изрекла Груня.
– Курица не птица, прапорщик не офицер, и жена его не барыня! – послышался веселый голос, и на ступеньках балкона появилась Анна Христофоровна.
– Вот это, действительно, легка на помине, – сказала мама.
Мы с Ташей очень обрадовались.
– Так это моя бывшая ученица Груня Киселева меня барыней считает! – поздоровавшись с нами, шутила Анна Христофоровна. – Нет, я барыней никогда не была и не буду, а какие у вас планы на зиму? – обратилась она к маме.
– По правде сказать, никаких, – вздохнув, отвечала мама. – Ждем, когда нас из Отякова выгонят, тогда и будем строить планы.
– А пока живем очень уныло, целый день возимся все трое, чтобы напихать собственные желудки, – дополнила я мамину фразу. – А осенью и зимой будет еще унылее. Я бы с удовольствием стала учиться или взяла бы какую-нибудь работу.
– Да, деятельному человеку такая жизнь скучна, – сочувственно сказала Анна Христофоровна.
– Это Леля деятельный человек? – засмеялась мама.
– Я большего лодыря не видала, она предпочитает лучше лечь голодной спать, чем пойти на огород и нарыть на ужин картошки. Любит все готовенькое.
Анна Христофоровна улыбнулась, но я чувствовала, что она на моей стороне: она почему-то идеализировала меня, как и мои институтские подруги. А на самом деле, говоря справедливо, я была, конечно, скучающим лодырем.
Часть 2
По бурному морю
Задымленные пожаром
По этим дорогам шли.
Н.С. Разумова
Глава I
Октябрьская революция
Прощай, Отяково
А время шло, и события разворачивались. После подавления в конце августа Корниловского мятежа в газетах стали печатать самые противоположные статьи на эту тему. Чувствовалось, что большевистская партия становится популярной в массах. На фронте шло братание немецких и русских солдат. А я, современница великих событий, жила тихонько в своем захолустье и по-прежнему увлекалась стихами. О Великой Октябрьской революции узнала от мамы. Она, вернувшись из города, протянула мне газету «Известия ЦИК и Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» и сказала:
– У нас новая власть, большевики победили. Уж теперь обязательно придется уезжать из Отякова.
Я с интересом взяла газету, она как-то совсем не походила на привычное «Русское слово». И я спрятала этот номер в старую корзинку, которая стояла у меня под кроватью и где находились все мои реликвии. Эта газета сохранилась у меня до 1941 года, несмотря на все переезды и перемещения, и лишь накануне войны кто-то попросил у меня ее на несколько дней и так и не вернул.
Сначала все шло по-старому. Во флигель к нам поставили солдат. Они в наш дом не приходили, но когда видели, как Таша одна запрягала лошадь, охотно помогали ей. Яков стал опять часто отлучаться. На конюшне, во дворе и около колодца мы стали находить записки: «Бей буржуев», «Смерть кровопийцам».
С осени мама поселила на кухню дачи (кухня имела отдельный вход) одну одинокую женщину из Отякова, «бобылку», как говорили тогда. Мама сказала, что изба у нее разваливается, печь дымит, а чинить некому. Когда эта женщина вошла к нам на кухню, я спросила, как ее имя. «Туманиха», – ответила она. Она была высокая и худая и какая-то вся темная, одежки и платок черные, и лицо землистого цвета.
– Это ваша фамилия, – сказала я. – А как ваше имя?
– Фамилия нам Кузнецовы, на деревне прозвали Туманихой, а имя… – она задумалась, – я вроде забыла, почитай, сколько лет Туманихой кличут… Авдотьей меня звали!
