Меня уже обо всем этом спрашивали в самом начале. Я сказал нет, и то же самое я повторяю сейчас. Он был в своем обычном настроении. Он взял завтрак, в котором много белка, и съел все до последней крошки. Марк никогда не выбрасывал еду.
Я сказал нет, но это было не совсем правдой тогда, и сейчас ничего не изменилось. Было кое-что, что он сказал мне. Кое-что, что все меняло. Но я не могу об этом рассказать Стюарту. Я никому не могу об этом рассказать.
Я понимаю, что Стюарт мне не верит, и я также понимаю, что он превращается во врага. Теперь он на ее стороне. На стороне Табби. Она каким-то образом втерлась к нему в доверие и теперь окутывает его ложью, словно какой-то болезнью. О Табби следует помнить следующее: ее яд, или что бы там ни было, настолько вкусный, что ты понятия не имеешь, что тебя медленно убивают, пока не становится слишком поздно.
31
Лу
У ВСЕГО ИНТЕРНЕТА на нее стоит. Ты в курсе, что на «Ютубе» появились туториалы с макияжем Табби? Люди копируют ее образ. Темные волосы и синие глаза. Была даже она девчонка, которая пыталась нарисовать себе веснушки при помощи карандаша для глаз. От всего этого меня тошнит. Все, наверное, закончится тем, что в честь Табби назовут цвет контактных линз, а ведь все, что нужно было сделать для этого, – это убить парня.
И теперь она еще и тащит за собой Бэка.
Все думают, что он причастен, потому что он встречался с Табби. (Боже, это же было почти два года назад.) Они думают, что все было устроено по схеме «избавимся-от-другого-парня», чтобы они могли быть вместе. Может, я слишком много времени провожу на «Острых гранях», потому что мысли об убийстве крутятся у меня в голове подобно тому, как некогда крутились строчки из песни. Или же я слишком часто подслушиваю разговоры в школе. Но я знаю, что Бэк никогда не убивал.
Я не ждала, что он сегодня придет, но он приходит. Он пишет мне сообщение, стоя на улице, как раз в тот момент, когда я начала засыпать. Ты дома?
Я натягиваю худи, но ноги оставляю оголенными. Бэк стоит рядом с деревом, растущим напротив входа, и это на него не похоже. Когда я выхожу на улицу, он хватает меня за плечи.
– Ты же знаешь, что я этого не делал, да? – спрашивает он. – Даже мои родители думают, что это я. Они ходят мимо меня, будто я какой-то монстр, который живет с ними под одной крышей. Моя мама оставляет мне ужин в холодильнике, словно не может даже посмотреть на меня.
Я просовываю ладони ему под куртку, где, как я знаю, смогу нащупать его теплую кожу. Я никогда не слышала, чтобы Бэк так много говорил о своих родителях. Наверное, мне стоит поблагодарить Табби за это, в каком-то извращенном смысле.
– Я знаю, что ты этого не делал, – говорю я. А затем я добавляю еще кое-что, потому что я не могу закрыть на это глаза. – Но где ты был в ту ночь? Ты так и не ответил на мое сообщение тогда.
– Я просто гонял по окрестностям, – отвечает он. – Иногда я так делаю, когда в голове слишком много мыслей. Я останавливался в «Иноходцах» и выпил пива, но никто не помнит, что я там был. Такое ощущение, что все рушится прямо на меня.
Он никогда не ведет себя так со мной. Он никогда не паникует, не теряет самообладания. Я прижимаюсь к нему, и он позволяет мне, прижимая ладонь к моей щеке.
– Я знаю, что ты был не с Табби, – говорю я, – но почему она все время тебе названивала? Ты мне никогда об этом не говорил.
Он вздыхает и трет глаза.
– Я не знаю. Она просто хотела с кем-нибудь поговорить.
Я отстраняюсь.
– Для этого у нее есть Элли. Зачем ей был нужен ты?
– Мне кажется, она думает, что я ее понимаю. Я не могу это как-то объяснить.
Мой голос срывается, как обычно бывает перед тем, как я начинаю плакать.
– Но ты бросил ее. Я не знала, что ты все еще общаешься с ней.
– Я не рассказываю тебе обо всех людях, с которыми я общаюсь. Какая разница? И кто вообще сказал тебе, что это я ее бросил?
Я в буквальном смысле не знаю, мне хочется плакать или смеяться. Иногда Бэк просто не стоит затраченных усилий. Он словно пазл, у которого недостает многих деталей.
– Почему ты ударил Марка? Тогда на вечеринке? – Я даже не знаю, зачем я задаю этот вопрос, но по какой-то причине мне внезапно это кажется важным.
Бэк тянет себя за кончики волос.
– Мы повздорили. Я сказал, что глаз с него не спущу. Он посмотрел на меня так, будто вообще не понял, о чем я говорю. Он тот еще манипулятор, Лу. Он знает, что делает.
– Был. Знал. Он мертв, Бэк. И никто не считает, что Табби сделала это одна.
На этот раз, когда он притягивает меня к себе, я сопротивляюсь, но лишь секунду. Я помню, на какие вещи способны его руки: хорошие и плохие. В этом весь Бэк. Он груб с другими людьми. Костяшки его пальцев не раз были покрыты кровью. Из его рта вырывается то облако сигаретного дыма, то ругательства и угрозы. Но Бэк нежен со мной. Его рот называет меня «сладкая, сладкая», пока он прижимается к моей коже, а его руки меня боготворят.
– Просто верь мне, – говорит Бэк. – Я к этому не причастен. И она тоже.
«Почему ты не ответил той ночью на мои сообщения? – хочу спросить я. – Где ты был на самом деле?» Но я не спрашиваю, потому что часть меня кричит, не умолкая, что я на самом деле не хочу знать ответов на эти вопросы.
– Я верю тебе, – говорю я. – Я придумаю, как можно доказать твою невиновность.
Я заставляю его думать, что все это делаю ради него. Но я всегда была человеком, которому необходимо все знать. Мама как-то сказала, что у меня пытливый ум. Раньше я писала для школьной газеты, пока не поняла, что никто ее не читает и всем наплевать на разоблачение еды из кафетерия. Так что я решила все сделать по-своему.
Все это не ради Бэка и не ради Табби. Все это ради меня. И ради тебя. Потому что правда освободит нас всех.
32
Киган
ИНОГДА МЕНЯ ПРЕСЛЕДУЕТ предсмертный крик Марка. Точнее то, как он бы звучал, этот последний крик парня, который думал, что мир лежит у его ног. Часто в последнее время по ночам я просыпаюсь омерзительно потным. Я слышу голос Марка у себя в голове и вижу его разные версии. Счастливый Марк на вечеринках – парень, о котором все говорят. Грустный Марк после неудачного дня в бассейне. Даже пьяный Марк – веселый парень, подпевающий песням старых групп, о которых я никогда не слышал. Он знал слова практически каждой песни.
Я гадаю, о чем он думал в последние секунды своей жизни, до того, как надел рюкзак. До того, как она обняла его, поцеловала и столкнула с края.
Может, он вообще не кричал. Может, он был так шокирован, что не смог издать ни звука. Я не знаю, как долго длилось падение, но Раскол довольно высокий. Я ходил туда как-то раз, когда был ребенком. Это было в то лето, когда мой отчим пытался сделать нас более активными. Мои ноги стали ватными, и меня начало подташнивать, когда я посмотрел вниз. Я был до усрачки напуган тем, что стоял так близко к краю. Я до сих пор боюсь высоты.
