– Что ж, нужно готовиться к этому сроку. Нужно прозондировать участие Красного Креста и нейтралов в этом деле. Какова ваша разведывательная сеть в самой Франции?
Игнатьев смерил собеседника мрачным взглядом.
– Прошу заметить, что это как бы не совсем дружественные действия по отношению к союзникам.
– Ну, французов и британцев это соображение не остановило от действий против России. А если серьезно?
Полковник почесал пальцем левую бровь и хмуро сообщил:
– Есть и во Франции, и в Англии. Иначе зачем мы здесь?
– Имеются ли выходы на местных революционеров?
Граф удивился.
– А это еще зачем?
– Затем, что на войне все средства хороши. И если мы пока с Францией не воюем, то это не значит, что такой теоретической возможности не существует в принципе. Вот только не говорите мне, что у вас нет на сей счет вариантов на черный день.
Игнатьев встал и подошел к окну. Повисла тягостная тишина. Наконец, полковник нехотя произнес:
– Разумеется, есть такие выходы, есть контакты не только во Франции и Британии, но и в Швейцарии. Мы приглядывали за их деятельностью в отношении России. Но, скажу откровенно, это очень опасная публика. Особенно наши соотечественники по ту сторону Альп. Если полыхнет, то трудно будет их удержать в рамках. И заигрывания с ними могут весьма конкретно выйти боком всем. Ладно, что уж тут говорить, на войне как на войне. Если потребуется, мы сможем дать им координаты некоторых тайников с деньгами и оружием. Разумеется, там не так чтобы очень много, армию не вооружишь, мы же делали закладки на всякий случай, вдруг германцы прорвутся и придется посольству и миссии действовать в тылу у немцев. Но если вы действительно готовы открыть дополнительное финансирование, то можем эту тему постараться расширить. Но нужно помнить, что за нами пристально наблюдают, особенно сейчас.
Граф обернулся.
– И раз уж у нас зашел такой разговор, то может, вас заинтересует генерал Иванов?
– Весьма! А где он?
– В Париже. Но все дело в том, что посол Извольский запретил предпринимать меры на территории союзной Франции.
Мостовский усмехнулся и произнес:
– Вот как? Интересно. А можно подробнее?
Глава V. От Москвы и до Парижа
Москва. Пятницкая улица.
17 (30) марта 1917 года
– Твою мать…
Опять влип в дерьмо! Точнее, в навоз, но суть дела это не меняет. Что за безобразие! Я и в своем времени терпеть не мог всякого рода собачников, потому как их отпрыски (или питомцы?) гадили куда попало и где попало. Но те хотя бы гадили по всяким газонам, а местные коняги заваливали своими результатами жизнедеятельности все дороги, и никакие дворники не были способны с этим оперативно справиться. Теперь я четко понимаю переживания Герберта Уэллса, который пророчествовал, что если прогресс так пойдет дальше, то улицы Лондона будут завалены навозом до второго этажа. Да и Менделеев наш не зря искал варианты быстрого разложения этого всего… э… хозяйства.
Стоило мне, пропустив трамвай, попытаться перебежать улицу, как я чуть было не попал под лошадь, но зато попал в навозную кучу посреди дороги, как раз уворачиваясь от второй возможной встречи с лошадью. Увернуться я увернулся, но вот сапоги изгваздал. Но не я один такой, тут такого де… добра полные улицы. Так что следы этого «добра» имелись на обуви у многих. Понятно, почему калоши были весьма популярны в это время. Хотя, разумеется, какие калоши к офицерским сапогам?
Впрочем, судя по равнодушной реакции окружающих, эта тема парила отнюдь не всех. Прохожие довольно безразлично переступали попадающиеся на пути навозные кучи, переживая по этому поводу не больше, чем если бы речь шла о простой грязи. Возможно, это у меня с непривычки такая обостренная реакция, но ничего с собой поделать не могу!
Вообще, Москва этого времени была городом довольно-таки грязным. Не в пример Питеру. Нет еще того столичного лоска, больше разухабистого хаоса, больше какой-то непосредственности. Заметно меньше автомобилей, чем в Петрограде, да и сама публика на улицах менее респектабельная.
Ловлю хмурый взгляд Климовича, и вот уже несколько человек поодиночке начали перемещаться на мою сторону дороги, беря меня в свободную коробочку.
Хотя их передвижения вряд ли были кем-то замечены, ведь тут отродясь не было светофоров, переходов и других атрибутов регулирования дорожного потока. Все ехали как попало, а многочисленные пешеходы переходили улицу где попало, точно так же уворачиваясь от проезжающих трамваев, саней, телег и редких автомобилей. Впрочем, зря я злословлю на это время, ведь еще многие десятилетия советской власти пешеходы пересекали дороги по диагонали даже в Москве, а про провинцию и говорить нечего.
Как бы то ни было, но улицу я таки пересек. Что ж, Пятницкая этого времени была куда больше Пятницкой, чем в мое время. Все еще основная улица Замоскворечья, толпы спешащих людей, извозчики и стук копыт, крики, возгласы, шум и гам. Чем-то она мне напоминала Новый Арбат моего времени, но только значительно более узкий и низкий. И грязный. И запах другой.
И, кстати, еще одна примета этого времени – необычайно много флагов. Флаги встречались настолько часто, что порой казалось, что на каждом доме их по нескольку штук. Имперские флаги, ленты белого, синего и красного цветов, какие-то транспаранты, еще бог знает что. И судя по всему, речь шла не столько о моем Высочайшем визите в Москву или о следствии переноса столицы, сколько о том, что вывешивать знамена было модно и они, в свою очередь, служили элементами наружной рекламы. Хотя и без тщеславия владельцев особняков наверняка не обошлось, вот помню фотографии огромных деревянных кораблей, ходивших по Волге в прошлом веке, так они все были увешаны флагами так, что не дай бог. Причем флагами такого эпического размера, что будь это не фотографии, а картины, я бы с уверенностью сказал, что это какая-то художественная гипербола или больное воображение художника.
Но в целом очередная моя вылазка в народ пока не порадовала меня ничем интересным. Да и сам я никакого интереса ни для кого не представлял. Приклеенная борода скрывала мое лицо, а погоны капитана на потертой шинели делали мою военную выправку ничем не примечательной. Подумаешь, капитан! Мало ли капитанов ходит по Москве?
Тут меня весьма болезненно толкнули в бок. Чертыхнувшись, я обернулся.
– Простите великодушно!
Высокий плотный человек сделал неловкий извиняющийся поклон, но с учетом занятых рук у него ничего не вышло.
– Пустое, сударь. Я могу вам чем-то помочь? Вижу, вы в некотором затруднении.
Незнакомец растерянно оглядел расставленные на мостовой ящики и чемоданы, затем взглянул на две связки книг в руках и благодарно кивнул:
– О, милостивый государь, я был бы вам весьма признателен, если бы вы помогли мне погрузить мои вещи на извозчика.
