– Вы в это верите сами?
– Нет. Но формальные жесты вполне могут быть, вряд ли они настолько демонстративно будут усугублять ситуацию. Но, по существу, мы ничего в этом деле добиться не сможем. В любом случае в условиях войны и наших союзнических обязательств у нас связаны руки предпринимать какие-то резкие шаги, к тому же это все-таки Франция, а не какой-нибудь дикий Китай.
– А если они откажут в наших требованиях?
– Тогда дело пахнет крупным скандалом. В принципе, убийство нашего посла с некоторой натяжкой уже может квалифицироваться как недружественный акт, особенно если возникнут сложности с включением наших представителей в следственную группу. Конечно, это не убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараево, но все же.
– Хорошо. Требуйте официальных извинений, безусловного участия наших людей в следственной группе и совместно с премьер-министром срочно подготовьте для меня наши требования в части компенсаций и преференций, причем расширенных компенсаций, в том числе и за участие французской стороны в подстрекательствах к мятежу и участие в его организации. Неофициально дайте понять Парижу, что мы хотим получить их согласие по всем пунктам до начала процесса. Лишь в этом случае мы будем уверены в том, что все обвинения против Франции не основаны на реальности, а Французская Республика наш безусловный друг и верный союзник. И, кстати, для Великобритании также нужно составить свой пакет требований. И все это нужно отправить в Лондон и Париж уже сегодня. Скажите им, что у них на все про все – сутки.
Свербеев откланялся, а я переключил внимание на Суворина.
– Ну, что, Борис Алексеевич, как там американцы?
– Через три часа можем начинать.
– Прекрасно. Как только закончу совещание с военными, я сразу в готов к пресс-конференции. Это дело не терпит отлагательств. Особенно в нынешней ситуации. И позаботьтесь о том, чтобы они получили все необходимые условия для как можно скорейшей отправки своих статей в Америку. Нам нужно скорее попасть на страницы их прессы.
– Да, государь. Только один вопрос – будем ли мы проверять то, что они напишут?
Я задумался. Затем покачал головой.
– Боюсь, что это ни к чему хорошему не приведет, да и времени потеряем очень много. Так что поиграем в свободу слова и прочую демократию. А пока загляну-ка я к Дроздовскому…
Москва. Кремль. Соборная площадь.
19 марта (1 апреля) 1917 года
Зрелище было не настолько жалким, как можно было ожидать, но и не настолько стройным, как я втайне надеялся. Разумеется, на «не настолько жалким» повлияло то обстоятельство, что многие из марширующих по площади были отставными военными, к ним добавились «командированные» ветераны из Георгиевского полка и других фронтовых частей, находящихся в Москве, да и сами добровольцы старались изо всех сил перед отеческим взором царя-батюшки. Но именно добровольцы, а их было большинство, были весьма…
Нет, в принципе, будь на их месте нормальная строевая часть, то командира следовало бы разжаловать и отправить на фронт, на самый гиблый участок, но даже по сравнению с обычным запасным полком третьей очереди смотрелись они сравнительно терпимо. Тем более что от них пока не требовали ничего большего, чем слаженно ходить строем и не менее слаженно петь песню. Два дня они тренируются, думаю, что еще один день у них точно есть. Должен быть. Хотя обстановка такова, что трудно прогнозировать то, что случится через час, не говоря уж о сутках.
– Михаил Гордеевич, обмундирование получили?
– Так точно, ваше величество. И получили и уже выдали для подгонки.
– До завтра успеете сменить форму одежды личного состава?
– Сделаем все возможное, государь.
– Винтовки получены?
– Да, государь. Но многие абсолютно не имеют никаких навыков практической стрельбы. Таким патроны я распорядился не выдавать.
– Их навык стрельбы сейчас не имеет значения. Их задача – быть завтра готовыми пройти по улицам Москвы в строю и с песней. И винтовки желательно не держать как палки.
Дроздовский поморщился.
– Нельзя сделать солдата за два дня. И за месяц нельзя. А тут большая часть вообще к армии не имеет отношения. Боюсь, что в реальном марше по улицам оконфузимся. Обязательно собьются, начнут ронять винтовки, наступать друг другу на пятки, падать. Хорошо если не наколют соседа на штык. В общем, случится хаос и позор. А муштровать их всю ночь также невозможно, утром они просто валиться с ног будут. Да и бессмысленно это.
– Что предлагаете?
– Сформировать роту из отставников, добавить к ним еще ветеранов из Георгиевского и других фронтовых полков, выдать им обмундирование и пусть учат песню. Остальных переодеть и гонять только в вопросе прохода в строю, дабы не выглядели окончательным стадом. Будут замыкать колонну. Винтовки не выдавать, пусть так маршируют. В конце концов, это отряд военно-спортивного клуба, а не воинская часть. И рты открывать им не позволять, ибо ничего путевого из этого не выйдет. Так, даст бог, пройдем неким подобием. Но и то я бы не давал гарантию.
Я помолчал минуту, глядя на вышагивающих по площади добровольцев Корпуса патриотов, и неохотно кивнул.
– Что ж, это не смотр и не парад. И это действительно клуб. Даст бог – пройдут как-то. В общем, Михаил Гордеевич, вам и карты в руки. Действуйте!
Полковник Дроздовский козырнул и отправился отдавать приказания. Я же повернулся к группе генералов, стоявших рядом со мной.
– Что думаете по данному поводу, Александр Павлович?
Кутепов неопределенно повел головой.
– Если завтра ожидается шум, то я бы подтянул к Кремлю дополнительные части. Дежурной роты георгиевцев и сотни Конвоя может оказаться мало.
– Не думаю, что нам завтра придется вести бои в городе или, тем паче, отражать штурм Кремля. Не стоит устраивать ажиотаж. Стягивание массы войск к Кремлю не пройдет незамеченным и будет свидетельствовать о неуверенности власти.
Кого я уверял больше – его или себя? Ну, допустим, завтра может и пронесет, но вот послезавтра что делать? Или, вернее, через три дня, когда весть о Червищенской катастрофе дойдет до масс? Что сделают эти самые массы? А недруги мои? Не качнется ли маятник эмоций в обратную сторону, сметая все на своем неудержимом пути вниз?
Кутепов словно прочел мои мысли:
– И все же, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, я бы вызвал дополнительно роту Георгиевского полка, якобы для смены роты, которая из Кремля должна отправиться в казармы на отдых. Но сменяемых пока бы не выводил.
– Ну, под таким соусом – можно.
– И вообще бы на завтра отменил все увольнительные и отпуска, привел бы устойчивые части в столице в полную готовность.
– Хорошо. Я распоряжусь.
Как ни хотелось бы не устраивать демонстраций силы, не будоражить зря народ, но тут попробуй угадай ту грань, за которой беспечность превращается в смертельную глупость, или ту степень паранойи, которая вырывает события из-под контроля, превращая их в Кровавое воскресенье. Эти три дня я считаю самыми опасными во всей недолгой истории моего царствования. Если полыхнет, то февральские события и мартовский мятеж покажутся невинной шалостью. А Февраль моей истории случился в том числе и потому, что власть не продемонстрировала твердую и решительную силу.
