Затем новым мужчинам дали гаум. Тау впервые пробовал эту желтоватую муть из скорпионьего яда. Когда он осушил чашу, напиток опалил ему горло, вспыхнул в ноздрях и прожег до самого затылка. Он задыхался, его тошнило – к радости всех, кто пришел посмотреть, как юноши становятся мужчинами.
Тау не мог понять, зачем пьют такую мерзость, но едва вкус гаума пропал, он заметил, что после него угощение – вареная капуста, соленый картофель и длинные бобы – показались вкуснее обычного. Кроме того, шутки стали смешнее, он перестал ощущать собственные зубы (разве он вообще когда-либо их ощущал?), а всякая женщина, какую он видел, выглядела почти такой же красивой, как Зури.
Он гулял до темноты с остальными юношами, только что прошедшими обряд посвящения. В какой-то момент рядом появился Джабари и подарил Тау новенькую пару ботинок. Тау обнимал его несколько долгих мгновений, затем пригласил Малого Вельможу выпить с ним лучшего напитка на всем полуострове. Джабари с улыбкой отмахнулся от предложенной чаши.
Оставшаяся часть вечера то летела стремглав, то едва ползла. Отец Тау поздравил его и даже немного посидел с ним, прежде чем уйти выполнять очередной долг. Потом пришла Зури, и он назвал ее земной Богиней. Она посмотрела на него, изогнув бровь и уперев руки в бока. Он подумал, что так она выглядит еще милее, и захотел ее поцеловать, но кругом были люди. Но он все равно попытался. Она ему не позволила и сказала, что пришла отвести его домой.
Тау не был готов уходить и попытался попросить Зури с ним потанцевать, но язык у него словно распух. Тогда он все равно взял ее за руку и повел в танцевальный круг. Они танцевали, и это было чудесно, пока у Тау не разбушевался желудок. Он извинился, указав себе на живот и на рот, прежде чем проковылять к ближайшим кустам, чтобы вернуть весь ужин земле.
Там он простоял некоторое время, дивясь тому, как много из него вышло. Закончив, он стал искать Зури, чтобы продолжить танец. Она же считала, что лучше идти домой. Тау решил, что это чепуха, но Зури поразила его своей силой, потащив прочь от гулянья.
Тау кричал, что ему нужно надеть его новые ботинки, но Зури указала, что они у него в руке. Он назвал ее земной Богиней, а она ответила, что он это уже говорил.
Арен ждал их у двери, а потом помог довести Тау до кровати. Хотя Тау помощь не требовалась. Он мог и сам снять штаны. Но стянув штанину с одной ноги, повалился на землю. Закрывая глаза, он думал, что надо бы стянуть и вторую.
Тау разбудил крик. Во рту ощущение было такое, будто он проглотил горсть песка, в животе крутило, а голова гудела, будто находилась внутри барабана, в который снаружи били.
– Где он сейчас? Я его убью! – Это кричал Арен.
Тау вскочил на ноги и тут же упал. Штанина была у него только на одной ноге.
Он услышал, что его отец выскакивает наружу, как он топает тяжело и сердито. Тау натянул штанину, схватил тунику, в которой был накануне, и увидел, что она заляпана рвотой. Нашел другую рубашку, порванную, но пригодную, натянул новые ботинки, схватил тренировочный меч и выскочил из хижины в мучительно яркий новый день.
Рядом с Ареном стоял Экон, высокий жилистый воин, которого отец после изгнания Нкиру сделал вторым командиром. Арен был в гневе.
– Отец? Что происходит? – спросил Тау, щурясь на солнце.
– Возвращайся в дом.
– Что происходит? – не унимался Тау. Он еще никогда не видел отца таким.
– Он их убил!
– Что? Кто?
– Он их убил, этот нсику! – Арен зашагал прочь.
Тау затрусил за ним.
– Кто!
– Лекан, – прорычал Арен.
Тау уже не хотелось знать.
– К-кого… кого он убил?
– Их нашел патруль Экона. Тела сбросили с утеса. Нкиру, его жену, Анью, ее брата… младенца… младенца. – Арен вынул меч и прибавил шаг.
Тау нагнал его.
– Отец, что ты собираешься сделать? – Он схватил Арена за руку, принуждая остановиться. – Отец!
– Я его убью. – Арен высвободился.
– Экон! – позвал Тау. – Сделайте что-нибудь!
Экон, теребя завязки на своей тунике, попытался вразумить Арена.
– Инколели, э-э… Арен, нам… нам следует это обдумать. Мы не знаем наверняка, что это был…
– Не надо! – рявкнул Арен, обрушиваясь на Экона так, что тот поежился. – Знаем мы, кто это сделал. Знаем! Младенца, Экон. Младшую дочку Нкиру!
– Ты не можешь с ним драться, – сказал Тау, становясь рядом с Эконом и преграждая отцу путь.
– Я его убью.
– Он Вельможа, – напомнил Тау.
– Мка! Он умрет не хуже Меньшего, когда мой меч войдет ему в шею.
Экон, повертев головой, огляделся вокруг, желая убедиться, что больше никто этого не услышал.
– Отец… – начал было Тау, но Арен оттолкнул его с дороги.
– Они повесят Тау, если ты его убьешь, – сообщил Экон. – Сначала его, а потом его мать. Они вскроют их тела и оставят гнить на солнце. Арен, они это сделают.
Отец Тау больше никуда не спешил.
– Они повесят Тау, – повторил Экон. – Ты это знаешь.
Арен сел, словно из его тела разом исчезли все кости. Он выронил меч на чахлую траву и обхватил руками голову. Тау приблизился к отцу, Экон за ним. Плечи Арена вздымались и опускались. Он плакал, не издавая ни звука. Тау не помнил, когда его отец плакал в последний раз.
– Да, – проговорил он. – Да. – Тау присел рядом на колени и обхватил его руками.
– Мне жаль, Арен, – проговорил Экон. – Мне жаль. – Он повторял это снова и снова. Словно случившееся было стихийно и неизбежно, словно это не было деянием только одного человека.
– Мы сожжем их тела, как положено, – сказал Арен чуть погодя. – Сделаем это тайно. Лекан не должен узнать, что мы их нашли.
Экон кивнул.
– Тау, Джабари скоро придет тренироваться. Он будет тебя искать.
– Я с вами, – сказал Тау.
– Иди, – сказал Арен, вставая. – И не рассказывай ему об этом.
Тау посмотрел на Экона. Взгляд отца ему не понравился.
– Я ничего не стану делать. Я не могу. – Последнее слово застряло у Арена в горле. – Лекан не воин, Экон прав. Я не могу его убить. Они явятся за моей семьей, за тобой и Имани, за дочкой Имани… Иди тренируйся. Я вернусь домой.
Арен встал, и Экон положил руку Тау на плечо.
– Я останусь с ним, – сказал он. – Останусь столько, сколько нужно.
Когда Тау вошел в боевой круг, Джабари уже почти закончил отрабатывать движения. Он увидел Тау, и его лицо расплылось в широкой ухмылке.
– Ботинки здорово смотрятся!
– Спасибо, – ответил Тау, испытывая тошноту.
