В привычный мир он возвращался по частям. Сначала почувствовал ногу, затем рот, биение сердца, глаза. Собственное тело казалось ему разрозненным, едва согласуемым и, в первые дыхания, неуправляемым. Перемещение из Умлабы в Исихого всегда давалось тяжело. Те, кто не испытывал этого прежде, выходили из строя. Возвращаться же после смерти от рук демонов было бесконечно хуже.
Тау открыл глаза. Он стонал и катался по земле на краю двора. Здесь прошло совсем мало времени, пока он был в темном мире, дрался, чуть не вобрал в себя энергию, едва не подобрался к реальной смерти. Нервы у него бушевали, руки и ноги дрожали, в голове билось отчаяние.
Он попытался сесть, но не смог. Тау лежал, дожидаясь, пока пройдет потрясение. Глинистая земля согревала его щеку и губы. Он обмочился.
И в этом состоянии, в муках и падении, Тау понял: у него было все, чего он хотел. Богиня ответила на его молитвы. Показала ему, как превратить один промежуток в сотню, а один цикл в целую жизнь.
Ее дар был щедрым. Приняв его, он мог стать величайшим воином в истории омехи, и все, что ему нужно, это сражаться и умирать от рук демонов Исихого снова, и снова, и снова.
Счет
– Чем это… Что за запах? – прокашлял Чинеду. – Тау, это ты?
– Это не я, – сказал Тау, вываливаясь из койки с мутными глазами и еще более мутной головой.
– Это ты, и ты еще в постели, – пояснил Чинеду.
Тау подумал, что плохо вымылся накануне ночью. Ведь он очень утомился.
– Просто удивился, – сказал Чинеду. – Первый раз я раньше тебя встал, нэ?
– Я долго был во дворе и устал.
– Я не уверен, насколько… насколько это полезно. – Чинеду поднял руки, выставив перед Тау ладони. – Нет, я ничего не хочу сказать. По тому, как ты дерешься… все видно. Просто мне трудно понять, как это махание мечом вообще помогает, вот и все.
– Думаю, ты прав. Я не буду там пропадать так долго. Главное только, все не проспать.
Чинеду хихикнул.
– Проспать? Еще даже солнце не встало. – Он пристегнул свой пояс. – Я… пошел.
– Я подойду через мгновение, – сказал Тау, оглядывая комнату, полную спящих. Хадит, Удуак и Яу уже ушли. Тау поспешил их догонять, сам пытаясь разобраться, что из событий прошлой ночи было обычными кошмарами, а что – кошмарами, через которые он на самом деле прошел. Он дотронулся до челюсти, до щеки. Все было целое и на месте, хотя от воспоминаний о нападении он ощутил покалывание на коже.
Тау схватил тренировочные мечи, ремень и гамбезон, от которого в самом деле будто пахло навозом. Ему нужно было бежать на утреннюю тренировку и извиняться, а потом снова стирать. И вторую половину дня заниматься без него.
Тау прошагал к двери казармы, заметив демона за мгновение до того, как тот дотянулся до него. Не успев вскрикнуть, он бросился на пол и, перекатившись, вскочил и обнажил мечи – но перед ним были лишь тени и ничего кроме них.
– Сик! Ты что творишь? – изумился еще сонный Мавуто, приподнимаясь в постели. – Тау?
– Ничего, – ответил Тау своему долговязому брату по оружию. Демон пропал. Его там и не было. – Ничего.
– Чем это пахнет?
– Что? Спи давай, Мавуто.
Тот поворчал и улегся, натянув грубое одеяло на голову. Тау вышел из казармы и направился сразу в баню. Занятия могли и подождать – сперва ему нужно было соскрести грязь с себя и с гамбезона. А также нужно было отвлечься на четверть промежутка, чтобы прийти в себя. Ведь ему почудился демон прямо в казарме.
Остаток дня прошел привычным для Тау образом. Он усердно занимался, был хорош в тренировочных боях, поужинал в сумерках и вернулся на двор. По пути туда он дрожал: то, что он собирался сделать, пугало его. Признавать это ему не было стыдно, и по мере того, как сгущалась ночь, он видел на дворе, на лугах тварей – ползучих, с множеством рук и ног. Волоски у него на руках встали дыбом, а кожа покрылась мурашками, как в те ночи Жатвы, когда резко холодало.
Он не должен переусердствовать. Он даже думал вернуться в постель и как следует отдохнуть. Исихого будет ждать его и следующей ночью, и после, если на восстановление ему понадобится два дня.
Тау хотелось верить своим умозаключениям, ведь иначе ему оставалось лишь сидеть в углу тренировочного двора, который находился дальше всех от оборонительных стен Исиколо, там, где начинались луга. Либо же выпрямиться, выровнять дыхание, закрыть глаза и позволить душе выскользнуть из мира, где он родился, и попасть в мир смерти.
Демоны явились. Тау вступил в бой. Его убили. Вернувшись в Умлабу, он изверг свой ужин, согнувшись над травой, тяжело дыша и думая, что сейчас тестикулы вылезут у него изо рта. Горло горело от желчи, он встал и сделал шаг по направлению к казарме, однако ночь еще только начиналась. В Исихого время шло по-другому.
Всхлипывая, обзывая себя трусом, Тау сел в траву, в шаге от своей рвоты, и дал своей душе улететь в тюрьму, которую Ананти создала для Укуфы. Он почувствовал вкус крови – оказалось, в страхе прокусил себе губу.
Они явились. Он выхватил мечи и отбивался до тех пор, пока один его неверный шаг не позволил демону отрубить ему ногу ниже колена. Тау повалился на землю, и на этом все закончилось. Твари окружили его и разорвали.
Он вернулся. Его встретила целая свора, и Тау, потеряв самообладание, отшвырнул мечи и бросился наутек. Его догнали – самый быстрый из демонов остановил Тау, порвав ему сухожилия икры когтями длиной с человеческую кисть. Тау упал, и все накинулись на него. Тау просил и умолял.
– Богиньей милости, – говорил он.
Но слышала Она или нет – разницы не было. Его выпотрошили.
Он вернулся. Его нашел только один. Между ними завязалась битва, как в историях, что старики рассказывают детям, сидя вокруг костра, чтобы не подпускать к себе тьму.
У демона было две руки, и он передвигался на двух ногах. Он вел себя как человек и был Тау понятен. С таким можно было драться. Они рычали друг на друга и дрались ожесточенно, как два полубога, чья битва удерживала судьбу мироздания в равновесии. А потом демон зацепил горло Тау, полоснув его от уха до уха.
Он упал, хватая ртом воздух и ощущая вкус меди. Демон навис над ним и красными глазами наблюдал, как жизненная сила Тау выходит сквозь щель у него в шее.
Голова Тау откинулась назад. Он умирал. Было больно. Так больно, и эту боль он испытывал каждый раз. Кожа вокруг раны горела, он чувствовал, как его сердце бьется в груди, отчаянно пытаясь поддерживать в нем жизнь. «Просто дай мне умереть», – подумал он.
Он закатил глаза перед мордой демона. У того были клыки, а на месте носа зияла щель. Тау не мог говорить, но пытался разозлить тварь, чтобы та избавила его от страданий. Но тварь не двинулась с места – она позволяла ему страдать, лишь наблюдая, как он истекает кровью.
