Степан умолк, застыв на некоторое время. Даже взгляд словно стал стеклянным, правда заигравшие в уголках слёзы говорили о том, как сильно он переживает утрату.
— Оказалось, папа перешёл дорогу своему брату, Николаю Верухину. Заключил договор с зарубежным поставщиком, который мог неплохо поднять их дело. Это сейчас они в костюмчиках и белых рубашках сидят в офисе. А тогда катались на понтовых вишнёвых девятках и устраивали зачистки в компаниях, гнали машины из-за рубежа, собирали откаты за то, что будут крышевать. Так вот Верухин решил проучить отца, устроив аварию. Мама тогда повредила правые руку и ногу, месяцами ходила в гипсе, но Каролина не выжила. Удар пришёлся на заднюю дверь.
Мне вспомнились слова Ильи о сестрёнке Степана и глаза вмиг заволокло пелёной слёз. Как он мог такое сказать? Ведь это было невинное дитя…
— Получается, ты решил проучить их, добившись у Ильи отказа от отцовства? Я не понимаю, Стёп, причём тут мы с Артёмом?
— На годовщине свадьбы Лизы и Жени этот ублюдок напился, как свинья. Он сначала нелестно отозвался о тебе, а когда я встал на защиту, кое-что сказал о моей маме и Каролине. Из-за этого и завязалась драка. А потом я настолько разозлился, что ухватился за вас, как за соломинку, чтобы отомстить. В итоге нарыл столько всего! Ты даже не представляешь, сколько у твоег обывшего проколов! Так что лишение отцовства — это лишь цветочки для Ильи.
Я отвернулась от него и посмотрела в окно. Мне до боли было жаль его сестру, и вообще эта невосполнимая потеря для любой матери. Однако, помимо этого, обида стала грызть и извиваться в груди. Наша семья всего лишь средство отомстить. Я не ждала от него пылких признаний, учитывая, что он не одинок. Подвинуть Ани мне в жизни бы не удалось! Это как воевать на жигули против танка.
— Я соболезную вашей утрате, — только это и смогла вымолвить.
Мы помолчали наверное с минуту, а может и больше. Время вообще тянулось медленно, хотя в душе я понимала, что оно бежит с невероятной скоростью. Просто нам друг с другом вдруг стало слишком тяжело.
Степан шмыгнул носом и деловым тоном продолжил. Удивительно, как мужчинам удаётся скрыть свою боль и казаться сильными.
— Мы с Тимофеем разобрали все бумаги. Завтра судья вынесет вердикт. Были, конечно, проблемы с Ильёй, но всё решено. Так что послезавтра официально ты станешь единственным опекуном. Мы немного дали на лапу кое-кому, Артём не лишится права наследования. Если ему в будущем захочется получить долю, закон будет на его стороне.
— Что? Зачем? Ничего не нужно!
— Это тебе ничего не нужно. А жизнь, она такая… Никогда не знаешь, к чему сердце потянется. Или к кому.
— Спасибо за помощь.
Он лишь криво усмехнулся и взгляну на меня с надежой. Честно говоря, я ни разу не видела его таким, и это пугало.
— Наташ, — попытался он взять меня за руку, но я одёрнула её. Из-за обиды и банального упрямства.
— Стёп, ты уже всё сказал. Мне пора. Ночь на дворе, — тут же заторопилась выйти.
— Да, постой же! — он всё-таки зацепился за мой локоть. — Скажи, между нами могло бы быть что-то?
Кажется, у меня коврик под ногами поехал. Неужели? Хотя, наверняка это какая-то уловка.
— Не говори ерунды, Стёпа. Отпусти мою руку.
— Извини.
Я пулей выпрыгнула из машины, пытаясь унять и колотящееся сердце в груди и жар, из-за которого горели щёки. Шурша пакетом и попутно доставая из кармана ключи, направилась к двери. В мыслях сразу же возник образ поцелуя с Дени, и жгучее желание хотя бы раз забыться в объятьях Степана. Оно превратилось в горький ком, который никак не получалось сглотнуть. Даже слёзы не шли, как я ни пыталась их вызвать в надежде получить облегчение.
Стоило мне приложить магнитный ключ к домофону и открыть дверь, как кто-то резко закрыл её обратно. Я испугалась, но когда обернулась, страх сменился удивлением. Степан положил руки по обе стороны от меня, оттеснив ближе к стене. Его глаза горели желанием. Таким же, которое я испытывала всего минуту назад. А грудь тяжело вздымалась, отчего было слышно шумное дыхание.
— Стёп, ты чего? — вымолвила, не узнавая свой голос и чувствуя, как всё моё тело превращается в тугую натянутую струну. Нечто среднее между предвкушением и томительным ожиданием вызывало дрожь в ногах. Казалось, ещё чуть-чуть, и я упаду.
— Наташа, — он снова произнёс моё имя, но голос был щедро приправлен горечью. После припал к губам, сначала шокируя, а затем напрочь лишая рассудка. Напористо и с каким-то отчаяньем он продолжал меня целовать, едва давая возможность вздохнуть. Пакет упал куда-то под ноги, а мои руки, получив свободу, обвили его шею. Вскоре Степан оторвался от губ, но лишь для того, чтобы набрать воздуха. Его руки, лежащие до сих пор на моей талии, спустились ниже, но моё возмущение потонуло в поцелуе. Впрочем, стоило ему меня приподнять, придерживая за самые желанные изгибы женского тела, как я обвила его ногами за бёдра и полностью отдалась ощущениями. А они были подобны воздушному шару, до отказа заполненному гелием. В животе всё сжалось от желания. Ещё чуть-чуть, и в голове взрывались бы фейерверки. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я испытывала нечто подобное. Хотя сейчас можно было с уверенностью сказать, такой остроты с Ильёй испытать мне не удалось. И думая о том, что возможно это первый и последний поцелуй со Степаном, я стала отвечать с той же силой и страстью. Чтобы потом не жалеть. Никогда не пожалеть об упущенной возможности…
Тут пиликнул домофон, и неожиданно открылась дверь.
— Наташа? — удивлённый голос папы отрезвил меня во мгновение ока.
Я испуганно спрыгнула со Степана, который не успел ещё прийти в себя и, схватив папу за руку, потянула его обратно в помещение. Дверь закрылась, и произнесённое Степаном моё имя ударилось о металлическую преграду. Грудь всё ещё горела от недостатка воздуха, а может потому что мне наконец удалось вдохнуть. Я на мгновение схватилась за голову, но тело словно ослабело от поцелуя, похожего скорее на безумие, чем на что-то напоминающее любовь. Руки безвольно опустились, и глаза заволокло пеленой слёз. Минуту назад я не отдавала себе отчёта в действиях. Но сейчас мне стало стыдно и ужасающе горько, потому что это действительно в последний раз.
— Дочка, — папа погладил шершавой ладонью меня по щеке, затем утёр катящиеся слёзы.
— Прости, ты не должен был это видеть, — извинилась, а у самой внутри словно что-то перевернулось.
— Предлагаешь мне отложить разборки?
Я кивнула, а он вздохнул, явно недовольный моей просьбой. А за спиной, там, на улице послышался рёв мотора, что стих уже спустя несколько секунд. Уехал.
— Ладно, не буду требовать у тебя объяснений. Иди к сыну. Я сегодня ночую у Михалыча. Его жена бросила. Надо обмыть такой праздник.
— Угу… — продолжила смотреть в одну точку, ощущая странную пустоту. Как я могла поступить так? Почему нельзя было его оттолкнуть? Зачем он вообще полез целоваться?
