– Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел? – шепчу я, в панике оглядывая магазин. Магда и Анна, к счастью, заняты покупкой жемчуга.
Он мрачно смотрит на меня.
– Я ждал тебя около нашего дома. Увидел, как вы уходили с Магдой, и пошел за вами. Мне нужно с тобой поговорить.
Он тянет меня в угол, чтобы Магда и Анна нас не заметили.
– На днях до меня дошли слухи, что Батиста арестовал нескольких мятежников из людей Фиделя.
Мое сердце уходит в пятки.
Нет. Только не Пабло.
– Он еще жив. Они держат его в Гаване. В Ла-Кабанья.
От этих слов у меня задрожали ноги. Тюрьма Батисты имела печальную славу.
– Говорят, его допрашивают о передвижениях Фиделя. – Алехандро понижает голос. – Ты знала, что он был глазами и ушами Фиделя в городе?
Я догадывалась об этом. Если так, то арест для него равнозначен смертному приговору.
Несмотря на идеологические разногласия между нами, Алехандро все еще мой старший брат, и мне нужна его поддержка.
– Что с ним будет? – спрашиваю я.
Алехандро молчит, и его молчание красноречивее любого ответа.
– Они ведь убьют его, правда?
Он кивает.
Вот в чем суть близких родственников. Они всегда говорят вам правду, даже когда вы хотели бы услышать ложь.
– Я могу что-то сделать? – спрашиваю я.
Я больше не могу выносить собственную беспомощность.
Глаза Алехандро сужаются.
– Он тебе небезразличен?
Я с трудом нахожу в себе силы, чтобы ответить на его вопрос. Меня переполняют страх и чувство вины.
– Да.
– Тогда есть только один человек, который может помочь.
Если беспомощность – это моя Сцилла, то решение этой проблемы – определенно Харибда.
Я стою на пороге отцовского кабинета. Я никогда не делала этого раньше. Я никогда не использовала влияние моей семьи для достижения личных целей.
Отец сидит за своим огромным письменным столом, перед ним разложены бумаги. На краю стола лежит газета. Увидев ее, я вздрагиваю. Он уже читал об арестах? Как мне убедить его бросить все силы на освобождение Пабло?
Он поднимает взгляд от стола, и его глаза удивленно расширяются. Этот кабинет принадлежит моему отцу. Когда он работает, мы, боясь потревожить его, ходим вокруг на цыпочках. У него нет времени на наши легкомысленные глупости.
Пусть он думает, что это просто каприз, и ничего больше. Ни в коем случае он не должен догадаться, что мое сердце разбито.
– Элиза, ты что-то хотела?
– Я хочу попросить тебя об одолжении, – отвечаю я, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.
На его лице мелькает раздражение, но он машет мне рукой, приглашая войти.
– Заходи.
Я закрываю за собой дверь, прохожу по персидскому ковру и сажусь в одно из старинных кресел, стоящих напротив его стола. На стене, позади отца, висит еще один портрет корсара – тот смотрит на меня сверху вниз. На этом портрете он кажется более суровым, чем на картине в коридоре наверху. Говорят, корсару когда-то грозила виселица; возможно, этот портрет был написан примерно в то же время. Теперь я могу представить, как выглядят люди, находящиеся на краю смерти.
Отец откидывается на спинку стула и внимательно смотрит на меня поверх очков для чтения в черной оправе.
– Что тебе нужно?
Мой отец и на людях, и дома – очень импозантный мужчина. Он никогда не был жесток, но он не из тех людей, с кем хочется делиться своими тайнами и быть откровенным. И все же я всегда считала его справедливым. Он не может не понимать, что действия Батисты ошибочны. Я никогда не считала его слепым сторонником Батисты. Он, скорее, поддерживал его ради собственной выгоды. Мои родители готовы поступиться своей честностью, если дело касается блага семьи. Я делаю глубокий вдох.
– У меня есть друг. Он сейчас в Ла-Кабанья. Ты можешь добиться его освобождения?
Впервые в жизни я вижу выражение настоящего шока на лице моего отца. Он таращится на меня, разинув рот, словно рыба. Если бы у меня был выбор, если бы я могла обратиться к кому-нибудь другому, я бы так и сделала, но мой брат прав – только наш отец с его влиянием может мне помочь.
– Что ты сейчас сказала? – спрашивает он, и в его голосе я слышу металлические нотки.
Мне нужно вести себя очень осторожно. Я должна убедить его вмешаться, но сделать это так, чтобы не навлечь на себя его гнев, чтобы он не упрятал меня в какой-нибудь монастырь.
– Моего друга арестовали в городе. Его держат без суда и без обвинений.
Я изо всех сил стараюсь сдерживать свои эмоции и пытаюсь ограничиться лишь изложением сухих фактов. Это мне дается с большим трудом. Моего отца невозможно растрогать, а если он догадается о моей привязанности к Пабло, то это все испортит.
– Он ни в чем не виноват, – поспешно добавляю я.
Прости меня, Отче, ибо я согрешила.
– Он адвокат, он очень хороший человек. Из приличной семьи. – Я сглатываю. – Пожалуйста, помоги.
Отец моргает, на секунду впадая в ступор.
– Что ты хочешь от меня? Что я должен сделать?
– Они его убьют. Они, наверное, уже пытают его. Я подумала, что, может быть … – Дрожь пробежала по моему телу. – Я подумала, что ты мог бы подключить свои связи и узнать, есть ли возможность его освободить.
– Как ты смеешь просить меня об этом? – Отец брызжет слюной.
Внезапно я чувствую прилив храбрости. Я всегда восхищалась мужеством и храбростью окружавших меня людей – моего брата, Пабло, Беатрис. Раньше я не подозревала, что толика этой храбрости есть и во мне.
– Потому что это правильно. Потому что он хороший человек, который случайно оказался в таком положении. Он же не сделал ничего плохого. Ты прекрасно знаешь, что происходит на Кубе. Ты знаешь, что Батиста стал параноиком. Ты сам учил нас различать добро и зло. То, что делает Батиста, неправильно.
– Неужели и ты тоже. – В голосе отца звучит глубокая печаль.
У меня перехватывает дыхание.
Он слишком долго молчит. Когда он, наконец, начинает говорить, меня поражает выражение страха в его глазах. Мы никогда не говорим об Алехандро, но теперь я вижу, как сильно отец переживает эту потерю.
Мои родители всегда казались мне необыкновенными людьми. Мама всегда была изысканной и элегантной, а отец излучал силу и власть. Сейчас, сидя за столом, он кажется мне меньше, чем обычно, словно он съежился от страха. Это ужасно – видеть страх в глазах своих родителей.
– Элиза, какое ты имеешь к этому отношение? Ты связана с повстанцами? Неужели это дело рук твоего брата? – Он задает последний вопрос шепотом, словно у стен есть уши. Возможно, в наши дни в Гаване так оно и есть.
