Может быть, в следующий раз я увижу по телевизору лицо своего отца? Или брата? Я уже из-за этого безумия потеряла одного близкого человека. Когда же все закончится? То, что сейчас происходит – это не торжество правосудия, это кровавый террор. Я думаю о Пабло, о том, за что он сражался и за что он погиб. Человек, которого я знала и любила, не хотел бы, чтобы мы дошли до такого. Нам обещали Конституцию – где она? Нам обещали конец жестокости Батисты – что пришло взамен? Мы сменили одного диктатора на другого, а мои соотечественники продолжают радоваться и ликовать. Теперь они скандируют «к стенке», буквально призывая убивать тех, кто поддерживал Батисту, тех, кто, по их мнению, пренебрегал их интересами и за это заслуживает расстрела.
По ночам мне снятся кошмары – я вижу окровавленные руки Пабло, хитрую улыбку Фиделя, белых голубей – предвестников беды, толпу, поджигающую город и требующую нашей смерти. Магда говорит, это оттого, что я переживаю из-за ребенка. Она зажигает свечи и возносит молитвы богам, но им, видимо, нет дела до спасения Гаваны.
События на стадионе влияют на настроения в городе. Январь незаметно заканчивается, и наступает февраль. Родители наконец приходят в себя. Я слышу их приглушенные разговоры по ночам, когда они думают, что мы с сестрами спим. Прислуга ведет себя странно – они словно затаили дыхание и ждут, когда за нами придут.
Магда тоже это чувствует, она заботится обо всех нас и выступает посредником между семьей и персоналом.
Она готовит мне ванну – добавляет травы, пряности, немного духов и капельку святой воды, которую тайком вынесла из Гаванского собора.
– Это защитит тебя, – говорит она, когда я погружаюсь в воду.
С каждым днем мне все труднее скрывать свою беременность. Одежда мне еще впору, но это вопрос времени. Если бы не эта революция, если бы мы жили как раньше, а наш мир не разваливался на куски, родители давно бы уже заподозрили неладное.
Это, пожалуй, единственное, за что я могу поблагодарить Фиделя.
Никогда не думала, что способна кого-то ненавидеть так сильно, как сейчас ненавижу его. Каждый его взгляд – словно пощечина. Почему он не умер вместо Пабло?
Слезы текут по моим щекам и капают в воду.
– Тише.
Она гладит меня по волосам, напевая своим успокаивающим, глубоким голосом, и я снова становлюсь маленькой девочкой, чувствующей себя в безопасности в ее объятиях.
– Ты будешь петь колыбельные моему ребенку? – спрашиваю я ее.
Магда улыбается.
– Конечно. Так же, как пела тебе и твоим сестрам. – Она сжимает мою руку. – Я научу тебя своим песням.
В эту ночь мне снится не кровь и не мертвые глаза Пабло, а маленькая девочка с длинными распущенными волосами, своей крошечной ручкой она сжимает мою руку. Я расчесываю ее волосы до блеска, заплетаю их в косу, а она просит меня рассказать о Кубе, о моей семье. Она внимательно слушает, а я рассказываю ей нашу историю и целую ее в макушку. Ей нравится сидеть рядом со мной. Проснувшись утром, я испытываю ошеломляющее чувство потери, понимая, что это был всего лишь сон. Я чувствую, что она отчаянно нуждается во мне.
Не знаю, что на меня подействовало – ванна или хороший сон, но я чувствую себя намного лучше и вылезаю из постели. Я быстро одеваюсь и иду в столовую.
Одна из служанок слушает выступление Фиделя по радио у себя в комнате; его голос доносится из задней части дома, и у меня возникает ощущение, будто он вторгся в наше святилище. Хватит с меня его дурацких речей, хватит с меня Фиделя и его обещаний, которые он никогда не сдержит. Это лишь пустые слова нового хозяина Кубы, где одна тирания сменилось другой. У меня возникает желание попросить служанку выключить радио, но в нынешних условиях никто не может позволить себе роскошь закрыть перед Фиделем двери. Хотим мы этого или нет, но он поселился в наших домах.
Пабло мечтал о восстановлении Конституции 1940 года, но его мечтам не суждено сбыться. Вместо Конституции Фидель нам дает Основной закон, если это можно назвать законом. В соответствии с этим так называемым законом Фидель имеет право арестовывать людей и содержать их в заключении без предъявления обвинения. Но на фоне беззакония на стадионе это кажется мелочью.
Как же они не видят всего, что происходит? Те, кто сейчас одобряет жестокость Фиделя, совсем недавно сопротивлялись жестокости Батисты. Неужели они поддерживают Фиделя только потому, что ненавидят нас? Потому что они хотели жить так, как жили мы? Неужели они верят, что Фидель – эдакий Робин Гуд, который забирает деньги у богатых и раздает их бедным? Что начнется, когда все деньги будут вывезены из Гаваны? Остановится ли он или продолжит грабить?
Служба в армии под началом Батисты является основанием для смертного приговора. Что еще Фидель придумает себе в оправдание, чтобы продолжать уничтожать своих противников?
Когда я вхожу в столовую, то вижу сестер, которые молча едят, сидя за обеденным столом, привезенным из Парижа.
– Где Беатрис? – спрашиваю я, заметив, что ее место пустует.
Изабель хмурит брови.
– Я не знаю, она уже ушла, когда я проснулась. Ты чувствуешь себя лучше?
Неужели она что-то подозревает?
– Да, спасибо.
Я смотрю на кольцо со сверкающим бриллиантом на ее пальце и вспоминаю о кольце, спрятанном в моей комнате, надеть которое у меня не хватает смелости. Я хочу все им рассказать. Я хочу с ними поделиться, но мне страшно. Я боюсь, что разобью им сердце, что семья отречется от меня за мое предательство. Мне страшно. Пабло погиб, сражаясь на стороне злых сил, которые сейчас разрушают нашу страну, которые бросили в тюрьму нашего отца, которые избивали его и обращались с ним хуже, чем со скотом. И которые еще могут вернуться, чтобы убить его. Пабло сражался на стороне тех, кто сейчас превратил убийства в кровавое развлечение.
Как я могу им признаться?
– Изабель, Элиза… Беатрис… – Магда вбегает в комнату, в глазах ее слезы, а голос дрожит.
Она падает на пол, и при виде ее меня сковывает страх. Изабель подходит к ней первой, берет за руки и поднимает.
– Что случилось? Что случилось?
Низкий, пронзительный звук вырывается из груди Магды, и мой мир рушится.
Только не Беатрис. Я не могу потерять еще и сестру.
– Где Беатрис? – спрашиваю я, и мой голос звучит спокойно, несмотря на охвативший меня ужас. Возможно, я просто уже начала привыкать к насилию. Может быть, Беатрис снова пошла в Ла-Кабанью? Может быть, она сейчас в тюрьме?
Магда делает глубокий вдох, ее трясет.
– Она снаружи. Она. . она нашла его. – Рыдание срывается с ее губ.
– Кого его? – спокойно спрашивает Изабель.
Не дожидаясь ответа, я выбегаю во двор и бегу к главным воротам. Перед домом начинает собираться толпа – садовники, прислуга – кто-то зовет меня по имени, но я могу думать только о Беатрис…
