Я хожу по комнате и не нахожу себе места, время до вечера мне кажется вечностью. От ужина отказываюсь, никто особо и не уговаривает, со мной теперь никто не церемонится. Мама смотрит осуждающе, я вижу, что ей есть что сказать, и я чувствую себя предательницей. Мне объявили негласный бойкот, вот только сейчас я этому лишь рада.
Утром открываю глаза, едва наступает рассвет. С трудом дожидаюсь, когда уйдет отец, мать в спальне, и я надеюсь, что мне удастся мимо нее проскочить. Не могу больше сидеть дома, решаю поехать в офис, увидеть Рому, неизвестность просто убивает. Знаю, что сегодня подавать документы, и оглашение результатов не заставит себя долго ждать. И что потом?
Вспоминаю тот день, когда сфотографировала Рому и этого Кирсанова, ещё тогда подумала отцу рассказать, но ведь не стала. Негласно заняла сторону Романа, и получается, я по всем фронтам предательница.
Тихонько подхожу к входной двери и жестоко обламываюсь. Верхний замок, которым не пользуемся уже век, безнадежно закрыт, а ключа у меня нет. Это выводит, я не ребенок! Что отец себе позволяет, в конце концов?!
Останавливаюсь возле спальни мамы и глубоко дышу. Вспоминаю ее вчерашние взгляды и поджатые губы. Нет, она мне тоже не помощница сейчас.
Весь день сижу в комнате, иногда лишь выходя на кухню, меня просто разрывает от отчаяния. Бессонная ночь в слезах не проходит даром, и я засыпаю, а просыпаюсь, когда слышу хлопок входной двери.
Отец вернулся работы.
Я не собираюсь выходить его встречать, но ноги сами меня ведут на кухню. Готова даже на провокацию, лишь бы услышать хоть что-то про Романа. Ну, пожалуйста, папа, не молчи…
— Ждёшь новостей? — поднимает на меня отец хмурый взгляд. — Напрасно. Я был прав. Борцов тендер решил провалить, звонил я Кирсанову.
В голосе отца нет вчерашней ярости, он потирает лицо руками и глубоко вздыхает.
— Прости меня, Саша, это я во всём виноват. Я притащил его к нам, я предложил ему это дело, думал все наладится, а оказалось… Уже совершенно точно тендер будет провален.
— Он не мог… Рома не мог… — делаю робкую попытку я, но отец вырывает меня из придуманного мира
— Он не звонил тебе и не писал. Ты не понимаешь? Он не принц. Ты не нужна ему. Ему никто не нужен.
Слова отца больно ранят, словно выстрелы без предупреждения.
— Это не так… — мой голос срывается, не верю, что Рома сегодня меня не ищет, взгляд отца снова вспыхивает.
— Прекрати его защищать! Ты родного отца готова подставить ради этого… этого…
— Матвей, — слышу позади голос мамы, — это нельзя так оставлять. Он обесчестил нашу Сашу…
— Да что вы носитесь с этой невинностью! — закипаю я. — Не обесчестил меня Роман. Я до него уже занималась сексом. Да, мама, — выпрямляюсь, глядя на то, как она подходит. — Вам вообще на меня плевать! Лишь бы училась хорошо и на свидания не ходила! А я человек! И уже давно не девственница, если претензии к Роме только по этому поводу!
Я не успеваю до конца понять намерения мамы, но тут же получаю ответ на этот вопрос.
Звонкая пощёчина оставляет ещё один след в копилке обид, которая и так переполнена. Слезы застревают где-то в горле. И я делаю то, о чем раньше и подумать не могла.
Выбегаю в прихожую, хватая сумку, дёргаю ручку двери. Папа закрыл только на щеколду, и я тут же вылетаю из квартиры. Давно пора было сбежать от этой опеки.
Я слышу, как мама кричит мне вслед, чтобы я остановилась. Как отец уверяет ее, что я вернусь, когда пойму, что они были правы. Слышу и причину его уверенности в этом: Роман на звонки не отвечает. Он уехал из города.
Я все это слышу, но сейчас не готова ни верить, ни просто осознавать. Я хочу убежать, чтобы оказаться не в этой удушающей обстановке, где, кажется, с каждым часом даже стены сужаются, готовясь меня раздавить. Распахиваю дверь подъезда и глубоко вдыхаю. Вместе с вдохом врываются звуки, запахи, движение вокруг, и на мгновенье кажется, что я не просто вышла на улицу, а оказалась на шумной ярмарочной площади.
Вешаю сумочку на плечо и быстрым шагом удаляюсь из двора, не глядя по сторонам. И уже вскочив в приехавшую маршрутку, выдыхаю, утыкаясь лбом в стекло. Куда теперь? Ответ просится сам собой: если Рома в городе, значит, или в офисе, или дома. Ну или рано, или поздно в одном из этих мест появится.
Для начала я еду в офис и нахожу закрытую на ключ дверь приемной. Разворачиваюсь на пятках и иду в сторону его квартиры. С каждом шагом в голове нарастает звук папиного голоса: “он уехал из города, уехал из города, уехал из города”.
Я прибавляю шаг, а в конце срываюсь на бег, просто чтобы заглушить этот голос, который давит на голову так, что хочется сжать ее руками и раздавить.
Я не верю, что он мог так со мной поступить. Каким бы он ни был, даже если собирался бросить меня после тендера, Рома не мог сделать это так.
Домофон отвечает длинными гудками. Я стою, уткнувшись лбом в холодный металл и раз за разом набираю номер его квартиры. И слушаю гудки. Наконец, дверь открывается, вынуждая меня шарахнуться в сторону. Я удаляюсь быстрым шагом, поймав недоуменный взгляд вышедшей женщины.
Иду обратно в сторону офиса. Я словно оказываюсь закованной в невидимые глазам границы между парком и кинотеатром, потому что готова курсировать туда-обратно до тех пор, пока одна из дверей, наконец, не окажется открытой.
Понимаю, как это глупо, и понуро бреду в офис. Сажусь за стол в приемной и смотрю в пустоту перед собой. И чего я добилась этим побегом? Грустно усмехаюсь, а потом трясу готовой. Выпрямляюсь в кресле: нет, так нельзя. Если не прав отец, то всему происходящему должно быть объяснение. Почему Рома провалил тендер? Почему уехал? Где он сейчас? Я опускаю голову на руки вместе с прибивающим меня отчаянием. Потому что ответов нет.
Остаток вечера так и провожу, курсируя между пунктом А и пунктом Б, тихо ненавидя себя за это. В итоге забываюсь сном за столом в приемной. А утром просыпаюсь вмиг, когда открывается дверь.
Сердце ёкает и заходится, поднимаю голову, не замечая боли в затёкших мышцах. И тут же все внутри падает: не он. Тетя Инна. Мы смотрим друг на друга, она вздыхает, качая головой. В этом жесте и в ее взгляде сквозит только одна мысль: я же тебе говорила! Смотрю, как она приближается, как присаживается рядом со мной на корточки.
Зачем-то мотаю головой из стороны в сторону и спрашиваю:
— Где он? Ты знаешь?
Тетя Инна качает головой.
— Он со вчерашнего дня недоступен, — прибивает меня каждым словом. Я требовательно тяну руку.
— Дай телефон.
Тетя, снова вздохнув и покачав головой, кладёт мне на ладонь свой мобильный. Открываю вкладку последних вызовов, ловя несколько знакомых фамилий и, конечно, его имя. Нажимаю дрожащими пальцами “Рома” и прикладываю трубку к уху. Механический голос равнодушным набором слов душит мои надежды.
