– Но мы можем обсудить все дела и здесь.
– Я не хотел бы обсуждать дела, я просто хочу побыть с тобой, погулять, поболтать, как в детстве.
Люси застыла.
– Папа, что ты от меня скрываешь?
Хорст пристыженно опустил глаза.
– Хм… ничего. Просто я понял, что давно не уделял тебе внимания, как отец. Вот и хочу наверстать упущенное. Я так виноват перед тобой, моя девочка. Увы, я слишком поздно это понял, но теперь, когда осознал свою ошибку, постараюсь все исправить. Я буду уделять тебе больше времени, мы наконец станем общаться, как отец и дочь.
Возникла продолжительная пауза.
– О, Боже, папа, ты болен! Я так и знала. Бабушка предупреждала, что у тебя слабое сердце. Сколько тебе осталось? Прошу, скажи честно, не щади меня. Я должна знать правду.
И на глазах у ошарашенного Хорста Люси разразилась горькими рыданиями. Его девочка вся вдруг сжалась и стала содрогаться от клокотавших ее переживаний. Не зная, что предпринять, перепуганный отец попытался обнять ее, но Люси оттолкнула его.
– Нет, папа! Перестань! Я уже не маленькая девочка и имею право знать правду.
Растерянный Хорст стоял посреди бассейна и глядел на заплаканную дочь, не зная, что предпринять. Люси подняла на него красные от слез глаза, и сердце отца сжалось.
– Да, девочка моя, – согласился он, – ты стала совсем взрослая, и это произошло так быстро, что я не успел опомниться. В моем ущербном сознании ты много лет оставалась неразумной крошкой, которую следовало беречь от неприятностей, контролируя и указывая, что делать. Мне всегда казалось, будто я знаю, что лучше для тебя, но теперь-то я наконец понял, каким ослом был. Ты ошибаешься, огурчик, физически я здоров, у меня проблемы с мозгами. И прежде всего потому, что с тех самых пор, как умерла твоя мама, я ни разу не сказал, как сильно я тебя люблю.
Люси перестала плакать и теперь во все глаза таращилась на отца.
– Пап, ты что, выпил?
Хорст расстроенно вздохнул. Как же он умудрился довести ситуацию до такого тупика, чтобы его слова любви привели дочь в испуг?
– Нет, Люси, я трезв, как стеклышко. И те слова, что ты сейчас услышишь, идут у меня от сердца. Я тебя очень люблю и всегда любил, просто не знал, как выразить свои чувства. Прости меня за то, что вел себя с тобой по-свински, и за то, что слишком поздно это понял. Клянусь, я постараюсь все исправить и отныне стану самым лучшим отцом в мире, – выпалил он и добавил: – Если ты позволишь мне это.
Дочь смотрела на отца с подозрением.
– Что ты имеешь в виду, папа?
Хорст замялся.
– Ну… я не буду препятствовать твоему желанию быть художником…
Люси нахмурилась и шмыгнула носом.
– Почему?
– Потому что ты этого хочешь.
– А тебя это интересует?
Откровенный вопрос дочери застал Хорста врасплох.
– Ну конечно! – воскликнул он, стараясь голосом придать искренности своим словам.
В глазах Люси плескалось горькое для Хорста сомнение.
– Но ведь это недостойное занятие для девушки? – робко пискнула она.
– Самое лучшее для такой замечательной девушки.
Жабка хмыкнула и бросила быстрый взгляд на Жан Жаба, который перестал нарезать круги и теперь, навалившись на бортик и красуясь зелеными мускулами, беззастенчиво наблюдал за семейной сценой. Хорсту удалось прочитать ее мысли.
– Нет, Люси, я говорю так вовсе не потому, что ты встречаешься с сыном Жан Жака. Мне в самом деле хочется, чтобы ты могла заниматься любимым делом.
– Ах, папа…
Казалось, радости маленькой жабки не было предела. Она была так растрогана добротой отца, что бросилась ему на шею, но вовремя взяла себя в руки и стыдливо отстранилась, чем заставала Хорста чувствовать себя последним негодяем. Он прочистил горло.
– И если ты позволишь, я бы хотел присутствовать в тот момент, когда ты творишь свои шедевры. Клянусь, не буду тебя отвлекать, мне лишь хочется просто подольше находиться рядом с тобой.
Люси вспыхнула.
– Я могу и тебя изобразить на портрете? – застенчиво предложила она.
Теперь пришло время Хорсту краснеть.
– С удовольствием. Уверен, что на холсте я выйду лучше, чем в жизни, ведь ты, моя девочка, рисуешь гениально.
Радость так и плескалась в рыбьих глазах молодой жабки. Радость и неверие.
– И еще, Люси. С этих пор я бы хотел полностью участвовать в твоей жизни, – чинно произнес отец, но, увидев, испуг в глазах дочери, поспешил добавить: – Я имею в виду, что с этой минуты ты можешь смело мне рассказывать обо всем, что творится у тебя на душе, не боясь моего осуждения. Клянусь, больше ты не услышишь от меня ни слова критики. Можешь делать все, что захочешь, заниматься, чем угодно и быть уверенной в том, что папа обязательно тебя поддержит. А то, что тебя не устраивает, исчезнет из твоей жизни раз и навсегда.
Он подошел к Люси, смущенной и притихшей, и нежно взял ее за лапки.
– Прошу, поверь, огурчик, я не лгу. Больше я не потребую от тебя того, чего не хочется лично тебе.
Едва услышав его последние слова, жабка скосила взгляд на потенциального жениха. Хорсту не нужны были другие намеки.
– Можешь считать, что в твоей жизни никогда не было этого напыщенного анаболического болвана. Я сегодня же скажу Жан Жаку Жабье, чтобы он забыл о нашем существовании. И вообще, Люси, – нарочито строго заявил Хорст, видя, как просияла его дочь, – с этого дня цель нашего визита в Вилья-де-Лакасе резко меняется. Отныне мы плюнем на всех женихов и посвятим это время друг другу, наконец пообщаемся как отец и дочь. А если ты однажды захочешь выбрать себе пару, я буду рядом и поддержу твой выбор, но не буду тебя торопить.
Когда он закончил свою речь-исповедь, в глазах жабки стояли слезы счастья. Теперь уже не стесняясь своих чувств, она бросилась ему на шею. Когда Хорст крепко обнял свою любимую дочь, то почувствовал себя самой счастливой жабой на свете. Он нежно чмокнул ее в макушку и предложил:
– А теперь, Люси, почему бы нам не покинуть это ужасное место и отправиться на прогулку в лес? А заодно прихватить с собой фургончик мороженого?
Радостная жабка аж взвизгнула и захлопала в ладоши. И обнявшись, отец и дочь направились прочь от бассейна, заставив Жан Жаба, разинув рот, смотреть им вслед.
Тони Винки работал барменом уже без малого одиннадцать лет и за время работы в крохотном баре, что располагался в укромном местечке на восточном причале, навидался всякого. Не считая завсегдатаев, среди туристов Вилья-де-Лакаса чаще всего его заведение посещали либо молодые мужчины, уставшие от излишнего внимания вечно ищущих дам и желавшие отдохнуть за кружкой хереса, либо те самые дамы, обессилившие от безнадежных поисков. Уж чего он только ни наслушался с той и с другой стороны. Мужчины обвиняли женщин в отсутствие гордости, алчности и в сумасшедшем желании любыми способами заарканить жениха. А несостоявшиеся невесты кляли противоположный пол за дремучесть и до смешного глупое желание избежать брачных уз.
