Я подумал немного и все-таки решил поинтересоваться.
— Клык и Анжела… Они, ну…
— Ага, Вольф влюблен в прекрасную Принцессу, — грустно кивнул Стрелок.
— А она?
— Она об этом знает, — подтвердил Химик, — Но взаимностью отвечать не спешит.
— А он?
— А он знает, что она знает, — мягко сказал Босс, — Они оба взрослые люди, Глеб, пусть сами разбираются в своих отношениях. Не стоит нам в них лезть, понятно?
Я согласно кивнул. Зато для себя все прояснил.
— Вообще, оборотни — довольно резкие и вспыльчивые ребята, — задумчиво проговорил Стрелок, — Хотя, с возрастом, это немного сглаживается. Как ты думаешь, сколько лет Вольфу?
— Тридцать — сорок, — удивленно прикинул я.
— А сто тридцать не хочешь? — усмехнулся Ян, — У оборотней время вообще по-другому течет, для них и тысяча лет, говорят, не предел.
Челюсть у меня отвисла во второй раз за время обеда. Вот так, запросто, я делил стол с тем, кому за сотню лет.
— Да, сейчас Клык поуспокоился, не то что во времена бурной молодости, — сказал Босс, задумчиво ковыряя вилкой в тарелке, — Просто ты его бесишь! Он боится, что Анжи может… скажем так, в тебя влюбиться.
— Боюсь, любовь — это теперь не про меня, — печально возразил я, — Тут вот думал… Получается, любая женщина, которая будет со мной… Она не потому будет, что любит, а просто из-за моей этой дурацкой способности.
— Ну и что? — удивился Ян, — Какая разница?
— Как что?! Я ведь человек! Мне бы хотелось, чтобы меня любили как человека, а не как какой-то биологический оргазматрон!
— Вообще не вижу проблемы, — пробормотал Химик, — Кого-то любят за богатство, кого-то за известность, кого-то за большие сиськи. Ну а тебя будут любить за твой дар, и что с того?
— Ну, ты просто утрируешь! Любят ведь не за одну черту какую-то, а человека целиком! А то, что ты описал, это просто брак по расчету.
— Не совсем так, Глеб, — вступил в разговор Ханс, — Представь, что ты любишь кого-то. Как ты говоришь, всего, целиком. Но личность, в любом случае, это сумма отдельных внешних особенностей и черт характера. Именно эту сумму ты и любишь, так ведь?
— Ну… наверное, — мне ничего не оставалось, как соглашаться.
— А теперь убери из этой суммы какую-нибудь одну составляющую, — продолжил Босс, — Разлюбишь ли ты человека после этого?
— Нет! Иначе какая же это любовь?
— А если убрать две черты? Три? Десять? После скольких изменений ты не сможешь любить, потому что это будет уже совсем другой индивид?
Я задумался, не зная, что ответить.
— Вот и получается, что любим мы не какого-то мифического абстрактного человека, а вполне конкретный набор качеств и реакций, — подытожил Ханс, — Так что, Глеб, не комплексуй! Просто у тебя одна из черт выражена более сильно, чем у обычных людей. Ничего страшного! Найдешь и ты свое счастье в жизни. А мы поможем, чем сможем.
Пока шел этот разговор, все его участники закончили обед и теперь сидели, откинувшись на удобные спинки стульев. Официанты умело и быстро убрали со стола.
— Ладно, все это хорошо, но, как говориться, после вкусного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать! — Григорий поднялся и, махнув всем рукой, отправился к себе в комнату.
Оставшись втроем, мы переместились к окну поезда, усевшись за более скромный стол. За окном проносились обычные северные пейзажи — смешанные леса, болота. Серость на небе так никуда и не делась, хотя сквозь облака изредка пробивалось солнце. Иногда вдалеке мелькала гладь Балтийского моря.
Я налил себе чай, Стрелок предпочел кофе. А Ханс, взяв красивый резной бокал, щедро плеснул виски, добавив туда немного льда.
— Если бы я начал пить в обед, то к вечеру меня можно было бы везти в реанимацию, — с улыбкой заметил я.
— Ну так, у меня за спиной долгие годы тренировок, — отшутился Босс, — А начать пить и курить никогда не поздно!
Он вопросительно глянул на меня, я отрицательно мотнул головой, кивнув на чашку чая. Ханс разочарованно вздохнул и уселся рядом.
— К тому же, у нас есть Химик! — продолжил он свою мысль, — А Химик может такое зелье нахимичить, что и мертвеца на ноги поставит!
— Что, правда? — улыбнулся я.
— А то! Читал, наверное, в газетах, лет пять назад, про разгром замка некоего графа Леманна? Или ты еще тогда слишком молод был?
— Что-то слышал, — соврал я, чтобы не выглядеть совсем уж неучем.
— Слышал, как же, — ухмыльнулся Ханс, — Так вот, занимался этот граф ничем иным, как алхимией. И нет бы, как все нормальные алхимики, пытался бы превратить железо в золото или философский камень найти. Нет! Наш граф все больше с мертвецами работал. От его зелий трупы начинали руками шевелить, ногами, глаза открывать. Жуткое зрелище, если честно.
Я внимательно слушал, Стрелок тоже не перебивал, хотя, наверное, уже слышал эту историю раньше не единожды. Босс глотнул виски и продолжил.
— Когда один из мертвецов говорить попытался, тут мы и накрыли этого графа. Это уже ни в какие ворота, сам понимаешь. Не представляешь, какая жуть там в замке творилась! До сих пор, как вспомню, волосы дыбом встают!
Он опять приложился к стакану.
— Тот граф, это и есть Григорий? — тихо спросил я.
— Ага, — кивнул Босс, — Перевоспитали, так сказать. Теперь трудится на благо общества.
Некоторое время мы ехали молча, я бездумно смотрел в окно. Оказывается, еще и с настоящим графом отобедал.
— Схожу-ка я в уборную, а вы пока можете меня обсудить! — весело сказал Стрелок, вставая, — А то что-то у нас разговор завял!
Он прошел мимо столов и скрылся за дверью, ведущей в коридор. Я улыбнулся и кивнул ему вслед, а потом вопросительно посмотрел на Босса.
— Ну, это Стрелок! — пожал плечами Ханс, — Почему Стрелок? Да потому что он никогда не промахивается! Есть ли у него темные истории в прошлом? Есть! И не одна. Но рассказывать не буду, захочет — сам поведает.
Мощным глотком опустошив бокал, Краузе направился к бару. Плеснул еще виски, потом, с сомнением глянув на стакан, взял бутылку с собой, установив ее на стол.
— Ну а вы, Босс? У вас какая суперспособность? — как бы пошутил я, хотя на самом деле мне было вполне серьезно интересно.
— Я, как бы тебе сказать… Я читаю души людей, как открытую книгу. Поэтому я и стал дознавателем. Поэтому мне и сложно общаться с людьми. Ведь я насквозь вижу всю их гниль, грязь, ложь и прочую мерзость, — он отсалютовал мне стаканом виски.
— Неужели все так плохо? — я немного покраснел.
— По-всякому, — пожал плечами Ханс, — Чаще всего люди — это просто люди, со всем хорошим и плохим, что людям присуще. Встречаются, конечно, весьма мерзкие образчики, кого и человеком-то можно назвать с натяжкой.
