Вампир в недоумении смотрит на смертничка и с шумом втягивает воздух через нос. Через секунду в глазах кровососа появляется изумление.
— Вернер? — его хватка на шее Розы чуть слабеет.
— Проверяй! — я толкаю смертничка по направлению к кровососу.
Он семенит ногами, спотыкается и летит на землю. Вампир на короткий миг теряет концентрацию, не знает, что предпринять. То ли помочь падающему и подхватить его на руки, то ли продолжать удерживать девушку. Рука на шее жертвы дернулась, ослабляя хватку.
Этого замешательства я и ждал.
Вскидываю руку в сторону, пулевик сам собой взмывает с земли в воздух и прыгает мне в ладонь. Спасибо, Анжела!
Почти сразу стреляю — вампира сносит пулей. Он не был готов, его сбивает на землю. Через секунду он опять на ногах, кровососа так просто не убить.
Но я уже рядом с девушкой. Теперь он для нее не опасен. Отбрасываю в сторону бесполезное оружие и издаю звериный рык. Выстрел — сигнал для подмоги, через две минуты они будут здесь. Но две минуты еще нужно как-то выжить.
Времени нет, почти совсем нет. Секунд тридцать от силы. Если после этого кровосос будет еще жив — мне живым домой точно не вернуться.
Я вырубаю свой мозг, включаю машину для убийств. Все, как учил Султан.
«Вспомни матерого волка, которого окружила стая собак. Он не пятится, не пресмыкается перед ними. Он бросается в бой, не надеясь на победу, желая только забрать с собой, на тот свет, как можно больше врагов. Именно поэтому, когда все псы мертвы, он уходит — окровавленный, еле живой, но с гордо поднятой головой.»
Я помню твои уроки, Султан, помню чему ты учил. Есть такое пограничное состояние разума, когда, собственно, разум уже не особо нужен. Отключается инстинкт самосохранения, уходит жалость, исчезает страх. Остается только холодная, расчетливая ярость и желание уничтожить своих врагов.
«На ринге может победить тот, кто сильнее или тот, кто техничнее. Но на улице зачастую побеждает тот, кто лучше готов морально. У кого есть характер бойца и воля идти вперед, не смотря ни на что.»
Да, это состояние не делает из обывателя сверхчеловека. Оно лишь позволяет реализовать тот потенциал, что есть в любом. Нужно лишь суметь выпустить своего волка на волю.
— Убить! — кричит вампир.
Я не понимаю, к кому он обращается, но это и не важно. Он несется на меня, я прыгаю ему навстречу.
Мы сшибаемся. Я не пытаюсь уворачиваться или блокировать удары. Мой расчет простой — перебить его, нанести бОльшие повреждения.
Голова — туловище, голова — туловище. Я с максимальной скоростью чередую удары, не обращая особого внимания на ответные действия. Бить в горло или солнечное сплетение не имеет никакого смысла — анатомия вампиров весьма своеобразна. Уязвимых частей на их теле почти нет. А впрочем, я не силен в этом вопросе, а разобраться, пожалуй бы стоило, учитывая специфику работы.
Он потрясен — не ожидал от меня такой прыти и силы. В этом и есть преимущество. Вампир отпрыгивает, а на меня внезапно обрушивается удар сзади. Разбираться нет времени — кровосос все еще жив!
Я падаю вперед, схватившись за ноги врага, мне удается повалить его на землю. Через секунду я оказываюсь верхом на кровососе и начинаю молотить его кулаками по лицу изо всех своих сил. Работаю кулаками, словно отбойным молотком. Он пытается закрываться, но мои руки находят дорогу к лицу врага.
Кулаки разбиты в кровь, перехожу на работу локтями. Вкладываю в удары вес всего тела. Лицо кровососа превратилось в сплошную кашу из плоти. Это хорошо — боли он, может, и не чувствует, но вот видеть уже точно ничего не может.
Чувствую, что меня кто-то бьет по спине, чьи-то когти впиваются в плоть, пытаясь оторвать от вампира. Игнорирую боль, отмахиваюсь рукой, не глядя.
Пора заканчивать, время на исходе. Прерываю на секунду серию ударов, вампир уже почти не сопротивляется. Берусь за его голову двумя руками — за затылок и подбородок. Напрягаю мышцы и проворачиваю голову на сто восемьдесят. Противный хруст костей разносится по округе.
Ну все. Может он еще и не сдох, но регенерировать за две минуты явно не успеет.
Снова получаю удар по затылку. Откуда у этого гада тут приспешник? Чувствую, что силы начинают меня покидать. У меня остается время на один удар, не больше.
Подскакиваю и бью рукой с разворота, вкладывая в удар весь крутящий момент. Чтобы сразу, чтобы наверняка. Рука вонзается в плоть, подозрительно легко крушит, ломает и разрывает все на своем пути. Чувствую что-то теплое у себя в кулаке и с силой выдергиваю руку назад.
Передо мной валится на землю окровавленное тело. Тело маленькой девушки по имени Роза. Смотрю на свою ладонь — в ней, содрогаясь, сокращается то, что секунду назад было ее сердцем.
— Нет... Не может быть! — меня захлестывает первобытный ужас, ноги подкашиваются.
Одновременно уходит и боевая ярость, и силы. Я падаю на колени рядом с телом Розы.
Почему она помогала вампиру? Почему сражалась против меня? Из последних сил ползу к ее лицу, рассматриваю горло.
Есть! Два маленьких пятнышка, тонкий шрамик рядом с яремной веной — след от вампирского укуса. Вот кому предназначалась команда кровососа.
Мне стыдно и страшно, но я ощущаю какое-то инфернальное облегчение. Я убил не девушку, не Розу, не дочь канцлера, хотя формально, это еще была она. Вот только с тех пор, как клыки кровососа вонзились в шею, она уже была обречена. На муки, на жажду, на вечный голод, на существование бесправного и бессловесного гуля. Я убил не девушку, я убил гуля!
А девушку — не спас! Как бы горько не было, но это уже не в моей власти! Получается, вампир укусил ее заранее, даже до того, как привел на пустырь.
Силы окончательно покидают мое тело, я падаю навзничь. Действие зелья закончилось, меня начинает колотить и подбрасывать, словно я лежу верхом на диком скакуне.
Шприц! Напрягая остатки сил, достаю прощальный подарок Григория, сбрасываю с него футляр.
Сил хватает на то, чтобы замахнуться, но вонзить препарат себе в грудь не получается. Глаза закрываются, руки бессильно падают. Последнее, что чувствую — как бешено колотящееся сердце не выдерживает и, после мучительно долгой паузы, останавливается.
Меня накрывает тьма.
Интерлюдия №5
Нельзя сказать, что сон принес мне позитивные эмоции. Скорее, я бы назвал его ночным кошмаром. Но просыпаюсь я вовсе не от ужаса, пережитого в сновидении, а от ощущения чужого присутствия.
В моей камере есть кто-то посторонний. Я чую его запах, слышу тихое дыхание, чувствую на себе изучающий взгляд.
Открываю глаза и поворачиваю голову. На месте, где совсем недавно за столом восседал канцлер, теперь стоит небольшой деревянный табурет, на котором и устроился мой новый посетитель.
