Бёлер мотнул головой и изобразил на лице улыбку, всё такую же тёплую, но несколько более грустную.
– А у тебя как дела?
Баттлер прокашлялся. На фоне сказанного Бёлером его проблемы казались надуманными, и всё же они никогда не скрывали друг от друга ничего – не стоило начинать и теперь.
– Эрхан не идёт на контакт, – Баттлер вздохнул, глотнул виски и покатал его на языке, – знаешь, иногда я думаю, лучше бы мы…
– Тихо, – прервал его Бёлер.
Баттлер кивнул.
– Само собой. И всё же мне не слишком нравится, что ни одну серьёзную сделку нельзя провести без их контроля.
– Давай не будем об этом, – попросил Бёлер. – Если хочешь, встретимся где-то в более спокойной обстановке. Но не… – он обвёл взглядом зал, демонстрируя свои сомнения, и Баттлер кивнул.
– Приезжай ко мне на Асторию. Обещаю, ничего светского не будет.
Бёлер кивнул.
Ещё какое-то время они говорили о политике, стараясь не касаться по-настоящему серьёзных вопросов, а затем Баттлер попрощался и двинулся к выходу. Жозефина последовала за ним.
***
Всю дорогу до космопорта они молчали, а уже на борту Жозефину прорвало.
На любую попытку заговорить она реагировала своей вечной аристократической вежливостью, будто нарочно пытаясь заставить Баттлера чувствовать свою вину.
Баттлер продолжал свирепеть.
– Кто-то ещё предложил вам работу? – спросил Баттлер, когда они уже были на полпути к Астории.
Жозефина вскинула взгляд и прищурилась.
– Мне дали пару визиток. Желаете посмотреть?
Баттлер тоже прищурила глаза и скрипнула зубами.
– Не пытайтесь выторговать повышение зарплаты, вы его не стоите.
– Прошу прощения, если я вас разочаровала, – Жозефина отвернулась к окну.
Именно этого, ухода от любых попыток объясниться, Баттлер не выдержал.
Встав с кресла, он наклонился и рванул Жозефину вверх за одно плечо.
– Ты никуда от меня не уйдёшь, – прошипел он, подтягивая ту поближе к себе и внимательно глядя в глаза. Отчего-то хотелось слиться с этими глазами, смотреть ими, стать одним целым. Тело Жозефины было таким лёгким в его руках, словно кости девушки были полыми изнутри.
– О… Что же вы сделаете, засудите меня до смерти?
– Скорее посажу на цепь, – Баттлер рванул Жозефину через стол и почти швырнул к барной стойке. Он видел как кое-как, не до конца сгруппировавшееся тело ударяется о неё и чуть оседает. Затем как пытается подняться, сжимая правой рукой локоть левой, и не успевает – эти попытки были смешны. Жозефина была всего лишь девушкой, а он – прошедшим войну бойцом.
Быстрее, чем Жозефина смогла встать на ноги, Рон обошёл полукругом барную стойку и волоком, сшибая по пути стаканы, перетащил её на свою сторону.
Жозефина смогла лишь судорожно выдохнуть. Глаза её, глядящие на Рона, наполнял страх.
– Что ты так бережёшь, а Арманд? Думаешь, девственная дырка будет стоить больше пользованной?
Он уже не видел, как дрогнули губы девушки, потому что смотрел на жилку, пульсирующую в вырезе её платья.
Баттлер дёрнул в стороны его с плеч, обрывая бретельки и, схватив Жозефину за бока, чуть приподнял, усаживая на барную стойку. Навис над ней и грубо стянув в сторону чашечку бюстгальтера впился губами в нежный розовый сосок, будто бы не знавший прикосновений чужих губ.
Жозефина стонала, и Баттлер не хотел знать, что стало причиной – удовольствие или боль. Он насыщал свою жажду и свою злость, но ему всё ещё нужно было придумать этому причину.
– Тебя никто не купит, Арманд. Я так тебя растяну, что тебя уже никто не захочет. Ты станешь такой же пользованной шлюхой, как и множество других.
Он окончательно сорвал платье вместе с бельём, последний раз впился зубами в молочно-белую кожу на груди Жозефины и рывком перевернул её, заставляя опереться о стойку руками. Плечи девушки дрожали, ещё сильнее разжигая пламя внутри него.
Дёрнув Жозефину за бёдра, Баттлер обхватил её живот, провёл по нему ладонями, так что мышцы под пальцами запульсировали в ритме сердца, а затем двумя рывками расстегнул ремень и, царапая ногтями узкие бёдра, сдёрнул вниз трусики.
Ягодицы Жозефины были трогательно поджаты, но именно сейчас это заводило только сильней.
Баттлер развёл их руками и уставился на сжатое до предела колечко. Повинуясь новому желанию, приник к нему, проникая внутрь языком. Жозефина издала громкое «Ох» и выставила бёдра ещё дальше назад, почти нанизываясь на мягкий язык.
Рон куснул натянутую кожицу, заставив Жозефину просительно дёрнуть бёдрами, и облизнул белоснежный вход ещё раз. Спустился ниже, исследуя языком увлажнившуюся щёлочку. Жозефина вся была словно карамелька, которую хотелось попробовать на вкус. Даже здесь она была вкусной, молочно-белой и пахла этой чёртовой корицей будто пасхальный кролик.
Рон сложил вместе два пальца и чуть заметно надавил ими на узкую щёлочку, а затем лизнул языком дырочку повыше неё.
Со стороны столешницы послышался новый «Ох» и впадинка просительно расступилась.
Баттлер не торопился, наблюдая, как пульсирует уже готовая к продолжению щёлочка, когда расстаётся с его языком. Насладившись зрелищем сполна, он встал и, придерживая бедро Жозефины одной рукой, расстегнул ремень. Высвободил член и прижал его к пульсирующему входу.
– Не надо, – пробормотала Жозефина, и тело её запульсировало сильней, окончательно сводя Баттлера с ума.
Он толкнулся внутрь, но Жозефина вдруг дёрнулась с такой силой, будто боялась, что её сейчас убьют.
Баттлер перехватил её руку, судорожно бьющую по столу, в непонятном и бессмысленным протесте, но Жозефина вывернулась и даже успела развернуться к нему лицом, прежде чем Рон снова поймал её в тиски, коленом раздвинул неожиданно послушные бёдра, приподнял и так – навесу, целиком насадил на свою плоть.
Жозефина закрыла глаза и издала ещё одно громкое «Ах…». Она обмякла, становясь похожей на тряпичную куклу, но Баттлеру было уже всё равно. Он вышел почти до конца и вонзился внутрь податливого тела с новой силой.
Рон яростно вдалбливался в неё, не видя вокруг ничего, не слыша всхлипов и стонов.
Только когда безумное и безнадёжное удовольствие взорвалось в паху, он заметил холодный пот, бегущий по вискам, обмякшее в руках тело и судорожно сжимавшие его бёдра.
– Жозефина… – выдохнул он и сам едва не рухнул на барную стойку под весом внезапно ставшего неимоверно тяжёлым тела в своих руках. —Жозефина, прости.
Страх был таким, что он уже не знал, стучит ли сердце так безумно от только что пережитого удовольствия, или от вновь подступившего ужаса.
