— Оливка, Оливка, мы здесь, — услышала голос сестренки, и, обернувшись, увидела семейство Богословских, забавно машущих мне руками.
— Дамирушка, смотри, вон дядя с тетей, — показала я сыночку пальцем, на что он забавно улыбнулся и тоже помахал ручкой.
— Привет-привет, малыха. Привет, Дамирыч! — поприветствовал Булат, поцеловав сначала меня, а потом звонко чмокнув моего сынишку.
Затем я сразу же утонула в родных объятиях сестренки.
— Привет, моя милая.
— Привет, соскучилась ужасно.
— И я! Привет, Дамирушка, — она тоже чмокнула малыша и снова крепко обняла меня.
— Видишь, Дамирка, как у женщин все сложно. Обнимашки, целовашки, и это они еще не плачут от счастья, — шутливо заметил Булат, уткнувшись носом в детский лобик.
— Кто бы говорил. Меня если два часа нет дома, готов на стенку лезть, — хмыкнула Ангелика, и мы все вместе расхохотались. Боже, как хорошо рядом с ними.
— Как дела, малышка?
— Все нормально. Иногда ругаемся, но с кем не бывает?
— С нами не бывает, — снова хмыкнул Богословский. — В нашей семье только я по шапке получаю.
— Ага, а я смотрю ты от этого «страдаешь». Терпишь, маешься, бедненький.
— Но-но-но, моя «шапка» кайфует от рычаний любимой!
— Потому что стоит мне разозлиться, так меня сразу в кровать тащат, — тихонько, чтобы никто больше не услышал, призналась сестра, довольно улыбаясь.
— Не обязательно в кровать, — поправил Булат и, взявшись за ручку моего чемодана, вместе с Дамирушкой пошел к выходу.
— Как у вас дела, сестренка? Наладилось с Даниэлем? — участливо поинтересовалась Лапа так, чтобы Булат не услышал наш разговор.
— У нас знаешь как? Наскоками. Раз в месяц. Сейчас вот все хорошо. Но как ни крути, мне с вами лучше.
— Блин! Ну раньше же тебе и там было круто.
— Понимаешь, Лап, вся проблема в том, что его семья воспринимает Дамира как чужого.
— Как я тебя понимаю. Хотя нет, даже если смотреть со стороны, что малыш не кровный. Какая нахрен разница?
— Лапочка, это ты там ругаешься, или мне послышалось?
Ооо, это было что-то новенькое!
— Прости, любимый, я случайно, — призналась Лика и уже обратилась ко мне: — Ругает! Не разрешает таких слов говорить.
— Ая-я-яй, — наигранно пожурила я, и мы снова рассмеялись, а Булат бросил в нашу сторону хмурый взгляд.
— Дамирушка, никогда не позволяй женщинам так над тобой смеяться. На голову сядут, — снова посетовал он, только вот сыночек не слушал дядю, а внимательно разглядывал проходящих мимо людей.
До дома мы добрались за полтора часа. И снова нас встретили с улыбкой и счастьем в глазах. Мама, как всегда, расплакалась, забрав к себе на руки любимого внука, а папа крепко сжал меня в объятиях. Я знаю, они все тайно желали, чтобы я вернулась на родину, и я не могла их в этом винить. Здесь было хорошо и очень спокойно.
После плотного ужина (а в этом доме не бывает иначе) мы расположились на диванах в гостиной. Мы с Лапочкой медленно попивали вино, а мама с папой и Булатом играли с детьми.
Я видела, как родные радовались нашему приезду и буквально не выпускали из рук Дамирушку. Дети Богословских всегда были рядом. Да и вообще, когда Ангелика с мужем отлучались по делам, малыши всегда оставались у дедушки с бабушкой. Родителям было только в радость нянчить внуков.
— Оливка, как дела у твоего мужа? — спросил папа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.
— Да все хорошо, дела в гору идут. Мы скоро сможем поехать отдохнуть.
— Ух ты, а куда хотите полететь? — тут же спросила сестра, посмотрев на меня с радостью в глазах.
— Я хочу в Испанию. Нравится мне эта страна.
— Здорово! А давайте вместе полетим? Булочка, выберешь время? Мам, пап, вы же не откажете нам с детворой? Ну, в смысле, если мы вам оставим малышей, а сами хоть на несколько дней…
— Ох, Лапушка… — покачала мама головой. — Разве мы когда-то были против?
Люблю вас, — довольно сощурившись, произнесла она и подставила свой бокал к моему.
Чокнувшись, мы выпили красного вина, привезенного Булатом из Грузии.
Да, дома было замечательно и очень спокойно. Я вдруг вспомнила о том, как Аллегра сообщила о своем нежелании проводить время с Дамиром. Наверное, мне стоило ее понять, ведь знает, что малыш им не родной, а такими родителями с открытой душой и сердцем, как у меня, были далеко не все. И не каждый мог чужого ребенка принять за своего.
— Папуль, чего ты на меня так сегодня смотришь? Как-будто сканируешь, — хмыкнула я, весь вечер замечая на себе пронизывающий взгляд отца.
— Мне и сканировать не надо, ты же знаешь, — серьезно ответил он и принял из маленьких ручек Юляши пластмассовую чашечку и помидорчик.
— Ага, — кивнула я. — Тогда чего?
— Жду, когда моя дочь сама обо всем расскажет.
— Пап, я…
— Врать не надо. Я и так все знаю. Но хочу слышать от тебя.
Я молча отставила бокал на кофейный столик и, тяжело вздохнув, хотела начать разговор, как поняла, что вот-вот заплачу. Глаза защипали от подступивших слез.
— Та-а-ак, а вот это мне уже не нравится, — услышала мамин голос, а через секунду она полностью утащила меня в свои объятия.
— Все не так у нас, папуль. Все не так, — сказала сквозь слезы, но все же, ощутив тепло мамы, немного выдохнула. Нет лучшего лекарства, чем мамины объятия.
— Прекрати плакать, Оливка. Вы сейчас вдвоем с мамой будете мои нервы наматывать на клубок.
— Я просто не могу больше, папочка, не могу… скрывать правду. Из-за моего вранья… они же, они не любят Дамира. Если бы они знали правду, все было бы иначе.
— Что значит, не любят моего внука?
— Там он нужен только мне. И больше никому.
Почувствовала, как руки мамы сжали меня еще крепче, и я разрыдалась от боли и обиды за себя и своего ребенка. Не было сил терпеть такое отношение, даже несмотря на мои чувства к Даниэлю. Я не знаю, когда все стало рушиться, не знаю, когда они стали принимать Дамира за чужого. А может, они изначально так и считали?
Господи, ну почему, почему мне приходится испытывать такую боль? Я ведь всех люблю и желаю только хорошего. За что мне это ужасное чувство?
Мне хочется вернуться домой, к мужу, и чтобы все было как прежде — он снова ласков и нежен, а наш сын для него все так же любим. Но почему все чаще он стал доказывать обратное? Почему именно сейчас? И если Даниэль мог накричать на меня, я бы быстро об этом забыла, но сыночек… Я, наверное, сама в этом виновата.
— Успокаивайся, Оливка, иначе и впрямь сейчас мы с папой будем пить успокоительное. Да и тебе накапаем, — тихонько произнесла мама, поглаживая меня по голове.
