Но и активно действовать было пока не время.
Его протащили по коридору, спустили на первый этаж и вывели на улицу — он поморщился от яркого дневного света. Здание было двухэтажным и на первый взгляд — построенным либо советскими строителями, либо по советским методикам. Вот только батарей центрального отопления не было — непременного атрибута любого здания в России. И это несмотря на то, что по ночам в пустыне очень холодно. Первоначально здесь была либо больница, либо воинская казарма, либо что-то в этом роде. Коридор, выходящие в него двери, лестница наружу. Внизу был стул, стол и старый телевизор с антенной для дежурного, но место пустовало. Возможно, дежурный как раз тащил его.
На улице было светло и жарко. Дорожки были посыпаны чем-то вроде щебня, давно затоптанного и смешанного с песком так, что образовалось некое подобие дороги. Везде была грязь, характерная для подобных стойбищ боевиков — ее количество говорило о том, что боевики здесь уже давно. Обглоданные, бурые от солнца и гниения кости, прямо посреди дня перебегающая дорогу крыса, машины — два «Лендровера» гражданского вида, возможно наспех перекрашенных белых, ООНовских, угнанных или захваченных. «Хаммер» — старый, небронированный, на нем какой-то пулемёт, вероятно китайский. Смирно стоящие, атакуемые мухами и расстреливаемые лучами солнца прямой наводкой смирные мохнатые ослики…
Его подтащили к одноэтажному зданию, около которого было почище и стоял джип «Мицубиши Паджеро», на вид почти новый. Около входа стоял молодой усач с автоматом — он что-то резко спросил по-арабски и ему не менее резко ответили. Он посторонился. Николай понял пару слов, отчего мог примерно сказать, о чем говорили — это был часовой и он спросил, знает ли шейх. Но он и виду не подал, что что-то понял: в этой игре ему сдали очень хреновые карты и он понимал, что скрытое знание арабского может спасти ему жизнь. Не стоит открывать врагу даже самые мелкие свои карты если в том нет насущной необходимости.
Его втащили внутрь, и тут же Николай почувствовал запах жареного мяса. Воняло и здесь — но не так сильно, запах жареного мяса перебивал все остальные запахи. Вероятно, он был слишком голоден, чтобы обращать внимание на что-то другое.
Коридор здесь был выкрашен краской того же цвета — но он был короче и в нем была только одна дверь. Ее открыли, втащили его внутрь, и он оказался в большой комнате, размером не меньше сотни квадратов, почти зал. Комната была приспособлена для проживания или хотя бы временного пребывания одного правоверного. Единственными предметами мебели были стол и два стула, причем Николай догадался, что их притащили специально для него. В одном углу был ковер, раскатанный на полу, мелом на стене была метка — кибла направление в сторону Мекки для молитвы. В другом углу — был армейский НАТОвский спальник и какие-то свёрнутые рулоны, тоже ковры, видимо. Там же стоял автомат Калашникова, новенький, чёрный, 103-й модели, ухоженный — возможно, наш, возможно болгарский — болгары поставляли оружие в Ливию. На нём же был подствольный гранатомет, НАТОвского стандарта, тоже болгарский, с переходником под АК. А оттуда и до противоположного угла — вся стена до потолка была заставлена большими коробками, в которых могло быть оружие, а могло быть и что-то иное.
За столом, уже заставленным блюдами с мясом и рисом сидел человек — коренастый, лет пятидесяти. Толстый, но не жирный — такими бывают спортсмены, которые занимались рукопашкой, но потом бросили спорт и не соблюдали меры в еде. Он тоже был бородатым — короткая, окладистая борода с проседью. Местные так бороду не носят — они либо не носят ее вообще, что харам, либо просто позволяют ей расти до пупа. Этот же — за бородой ухаживал. Явно не рядовой бандит и не мулла — полевой командир, причем серьезный.
Он сделал жест — и Николая подтащили к столу и посадили на стул. Развязали руки.
— Help yourself… — сказал бандит, его манера говорить показалась Николаю смутно знакомой. Как будто камешки во рту перекатываются во время разговора.
— Thank you, sir. Thank you! — Николай решил не показывать, что он знает какой-либо другой язык, а так же знает правила, какими на Востоке следует сопровождать прием пищи. Например, если ты не знаешь дуа, которое положено произнести перед приемом пищи — следует сказать короткое «Бисмилля» и лишь потом приниматься за еду. Ни в коем случае нельзя есть левой рукой, эта рука используется для … санитарно-гигиенических надобностей и потому считается нечистой. Вне зависимости от того, левша ты или правша — использовать левую руку для каких либо нужд во время еды это все равно, что плюнуть в общее блюдо. Тем более, что на Востоке часто едят из одного большого блюда…
Рис с большим количеством мяса — шикарное блюдо по нынешним голодным временам — Николай ел, по местным меркам как свинья — торопливо и жадно, хватая пищу обеими руками. Он слышал… точнее даже ощущал, что оба его конвоира вышли — но и не думал напасть на этого бородатого человека. Если бы его хотели зарезать — уже зарезали бы, если бы его хотели продать или потребовать за него выкуп у ООН — ему просто принесли бы еду в камеру. Здесь просто так не сажают человека за один стол с собой тем более — человека неверного и явного врага. Поэтому Николай просто насыщался и думал о том, что будет дальше и как ему поставить себя в разговоре. Слова здесь значили намного больше, чем на Западе — а уважение достойного противника было совсем не пустым звуком. Если он добьется уважения у местных, то в любом случае он может рассчитывать хотя бы на лёгкую смерть…
Пищу бородатый тоже брал, что значило, что он презирает его. Это потом можно было использовать.
— Рахмат, — насытившись, сказал Николай, прижав грязные, сальные руки к сердцу. — Рахмат.
Это слово знали все, даже ООНовцы — оно входило в число наиболее распространенных и обязательных. Рахмат — спасибо, это звучит одинаково на многих языках.
— Докка хъума дацара изам
[24]… — ответил бородатый.
Несмотря на свою выдержку и опыт — Николай вздрогнул. Он понял и сказанное и то, на каком языке это было сказано. Если этот бородатый точно знал, кто он, знал про него всё — ему отсюда не уйти живым. В 2004 году он сам и все его сослуживцы были приговорены к смерти Шурой моджахедов Имарата Кавказ. Любой моджахед, встретив его — должен был исполнить приговор Шуры, если хотел оставаться чеченцем и моджахедом.
— What? What do you say? Sorry, sir, I’m bad in аrabic, and…
— Не притворяйся, русист, все ты понял… — сказал бородатый — тот, кто оскорбляет свой рот словами чужого языка, не заслуживает уважения как мужчина и как воин. А уважение — это то немногое, что позволяет тебе оставаться в живых. Пока…
— На каком языке вы это сказали? — нервно сказал Николай, перейдя на русский — Это не слишком похоже на арабский. Я инспектор ООН и за меня хорошо заплатят, если вы отправите требование. Сэр, я благодарен вам за то, что вы меня накормили, но я…
— Прекрати врать, русист… — мрачно сказал чеченец — если бы не был мне нужен, я бы давно приказал отрезать тебе голову… там, здесь, неважно. Если я накормил тебя со своего стола, это значит, что ты мне нужен. Но если ты будет продолжать врать — я могу решить, что обойдусь и без тебя. В конце концов — ты не единственный русист о котором я знаю, просто ты был ближе всего от меня. Не испытывай мое терпение.
