Джозеф приехал на квартиру, когда небо Лондона уже тронули первые закатные лучи. Амелия весь день прождала его в четырёх стенах, изводя себя самыми различными предположениями. От безделья её нервы дали слабину, и когда в прихожей послышался скрип двери, леди вскочила на ноги, точно обезумев, бросаясь навстречу любовнику.
Фостер выглядел ужасно. Уставший, потрёпанный, галстук повязан криво. Заметив возлюбленную, он постарался улыбнуться, но вышло скверно. Уголки его губ лишь на десятую дюйма поднялись вверх, дрогнули и тут же опустились обратно.
Амелия замерла, глядя на мужчину с тревогой. Если бы всё получилось, Джозеф, несмотря на усталость, сейчас бы открывал шампанское… Значит, что-то пошло не по плану.
Молча пропустив джентльмена в комнату, оставшись стоять на пороге гостиной, Говард медленно повернулась, смотря на поникшую спину. Фостер снял пальто, кинул его на диван и аккуратно положил поверх шляпу. После прошел вглубь комнаты, достал из серванта графин с бренди и наполнил на четверть стакан, но пить не спешил.
– Им не понравилось? – нерешительно спросила Амелия, пытаясь унять сбившееся от волнения дыхание.
– Нет, дорогая, что ты! – Джозеф резко обернулся и посмотрел на Говард так, словно вот-вот рассыплется в прах и это его последние секунды подле любимой женщины. – Им очень понравилось, они его возьмут.
– Но тогда отчего на тебе нет лица? – нахмурившись, уточнила Амелия.
Фостер тяжело выдохнул, перевёл взгляд уставших глаз на жидкость в своём стакане и в два глотка опустошил его.
– Они согласны издать роман, все три тома, и даже предлагают контракт. Но не сейчас…
– Что значит не сейчас?
В душе Говард взбунтовались самые разные чувства, от восторга до безнадёжного отчаянья. Вести были добрыми, если бы дело заключалось лишь в желании издать книги, но учитывая положение Амелии, публикация была нужна немедленно!
– Они сказали, что в свете последних событий жителям Англии нужна надежда. Что детектив, наполненный кровавыми подробностями и тёмными переживаниями убийцы, рассуждениями о смерти с глубокой философией, – это не то, что они ищут в данный момент. Написала бы ты любовный роман или комедию…
– Комедию? Любовный роман? Джозеф, ты, верно, шутишь? – вспылила Говард, но журналист тут же её перебил.
– Я знаю, знаю Амелия! Это не мои слова! Роман прекрасен, и они заинтересованы в нём. Но просили подождать, хотя бы пока на Брод-Стрит не утихнет эпидемия холеры.
– Мы не можем ждать… – обессиленно выдохнула девушка. Пошатываясь, она прошла в комнату и, обессилено опустилась на диван. – Байрон был у Уитморов, отец Чарльза запретил ему жениться на Мэри.
– Я знаю, – виновато произнёс Фостер, подходя к возлюбленной.
Несколько минут они молчали, а затем Джозеф преклонил пред Амелией колено и взял её за руки.
– Ты всё ещё можешь выйти за меня…
Говард горько рассмеялась. Затем обласкала взглядом лицо любовника, что смотрел на неё с рвущим душу сожалением, и коснулась его щеки пальцами, проведя по только-только появившейся щетине.
– Не могу, Джозеф… Прости, но тебе не по карману обеспечить меня вместе с сестрой. В тебе говорит любовь, она ослепляет. Но поверь, то, что ты чувствуешь ко мне сейчас, исчезнет уже через год из-за долгов и слухов о моей семье, ведь они бросят тень и на твоё имя. А если судья решит мстить, это произойдёт многим раньше.
– Нет, что ты, – Фостер подался вперёд, обнимая возлюбленную за шею, – я никогда не перестану любить тебя, Амелия… Никогда, слышишь? Выходи за меня, вместе мы…
– Вместе мы, милый Джозеф, сгинем в трущобах Лондона быстрее, чем Байрон допьёт свой утренний чай.
– И что ты будешь делать? – мучительно выдохнул мужчина, ненавидя себя за то, что не в стоянии повлиять на ситуацию.
– Не знаю… мне нужно подумать. Извини.
Амелия обхватила запястье Фостера и отняла его руку от своей шеи, затем осторожно встала на ноги и проскользнула мимо, направляясь в прихожую.
– Не уходи, проведи эту ночь со мной… – не оборачиваясь, прошептал Джозеф, так и оставшись стоять на коленях.
Но Говард на него даже не взглянула. Она набросила на плечи плащ, надела шляпку и, прикрыв глаза сетчатой вуалью, молча вышла из квартиры.
Глава 10
«Всегда советуют терпеть
Тем, кто под тяжким грузом скорби гнётся.
Но смертным не дано ни сил, ни власти
Свои советы на себе проверить».
Уильям Шекспир
Дорога до дома показалась Амелии невыносимо долгой. От тяжести выбора ужасно разболелась голова. Тряска смертельно утомила, а безвыходность ситуации вытянула из, казалось бы, железной леди, последние силы. Невозможно вечно грести против течения. Однажды океан невзгод должен был одержать верх. Люди по сути своей существа слабые. Да, некоторые способны вынести больше других, но у каждого человека есть свой предел. Кажется, предел Амелии Говард наступил.
Подъезжая к поместью, экипаж сбавил ход. Леди приоткрыла занавеску, дабы понять причину промедления, и увидела, что на площади перед главным входом стоит чёрная карета, запряжённая четвёркой лошадей. Извозчик натянул вожжи, направляя кобылу к левому краю дороги. Экипажи чудом смогли разойтись, но, проезжая по касательной, двигались слишком медленно, потому пассажиры без особого труда смогли разглядеть друг друга, несмотря на опустившиеся сумерки. К своему величайшему изумлению, Амелия встретилась взглядом с судьёй Байроном. Учтиво кивнув, мужчина расплылся в самодовольной улыбке, после чего отодвинулся от окна, оставляя мисс Говард в полнейшем недоумении.
В дом девушка влетела подобно урагану, растерянно озираясь по сторонам – никого. Просторный холл, погружённый в полумрак, казался чужим и пугающим. Свечи экономили, поэтому помещение освещал лишь один канделябр, расположенный ближе к главной лестнице.
– Мэри? – негромко позвала Амелия, но так и не дождавшись ответа, направилась на второй этаж.
Вскоре послышался приглушённый девичий смех и басовитый голос отца. Дверь в спальню родителя была приоткрыта, нарушая темноту коридора узкой полоской тёплого света. Мэри и вправду задорно смеялась, восторженно щебеча о том, каким прекрасным будет скорый праздник.
Амелия замерла, что-то болезненно ёкнуло в груди. Из недр подсознания всплыли давно похороненные под гнётом реалий воспоминания.
Миссис Говард обладала потрясающим голосом. Обычно по вечерам она пела романсы или старинные английские песни по просьбе супруга. Джордж Говард никогда не мог набраться терпения, чтобы дослушать её до конца. Уже на первом припеве он резво вскакивал на ноги и бросался к матери своих детей, дабы закружиться с ней в танце. Сёстры частенько наблюдали за тем, как танцевали родители, через неприкрытую дверь их спальни.
