– Он просто заигрался во вседозволенность. Я всё исправлю, – с этими словами Байрон поспешно удалился.
И пусть детектив был страстен в своих речах, да и выглядел вполне решительно, надежда в сердце Амелии Говард отчего-то так и не зажглась.
Глава 13
«Над ранами смеется только тот,
Кто не бывал еще ни разу ранен…»
Уильям Шекспир
После разговора с детективом Амелия вернулась в свои покои. Смятение стягивало грудь скулящим под сердцем волнением. Говард очень хотелось верить в то, что Даниэль сможет повлиять на своего отца. Но, увы, в этой войне она сражалась на слабой стороне и прекрасно это понимала. Фостер, младший Байрон – оба джентльмена вполне достойные и всё же пешки на шахматной доске «Его Величества». Именно поэтому Амелия старалась ни на что не рассчитывать, ведь разбитая надежда ранит куда сильнее, нежели ожидаемая неудача.
За дверью послышались шаркающие шаги.
Джордж Говард обычно не покидал своей комнаты и до свадьбы старшей дочери не собирался. Он страшился её гнева и страдал от пропитанного ненавистью взгляда. Мэри передвигалась изящно и легко, её поступь напоминали стук дождя по карнизу – звонкая, отрывистая. Да и потом молодая леди гостила в доме своего жениха. Слуги – мало кому из них было дозволено подниматься на второй этаж, лишь горничным, да Лиззи. Но первые закончили уборку ещё до ужина, а Элизабет готовила хозяйке ванну.
Скрип половиц стал громче, а затем внезапно стих. Амелия обернулась, глядя на дверь через плечо. Вскоре та медленно отворилась. На пороге появился Фостер. Он уже слегка отрезвел, но всё ещё выглядел неподобающе джентльмену. Отёкшие спросонок глаза смотрели на предмет своего обожания опустошённо и боязливо. Журналист хотел сказать так много, но увидев Амелию, растерял все заготовленные фразы.
Вот кто неустанно кормил своих демонов надеждой. Тот, кто в полной мере познал боль разочарования. Тот, кто опрометчиво наделил смыслом своей жизни женщину, никогда не принадлежавшую ему.
– Я изменил тебе, любовь моя… – хрипло произнёс мужчина, хватаясь за дверной косяк, чтобы не шататься из стороны в сторону.
Амелия смерила несчастного придирчивым взглядом и отвернулась к зеркалу – перед водными процедурами она всегда собирала волосы в высокий пучок.
– Ты пьян, – совершенно спокойно констатировала Говард, подцепляя кудри пальцами, и поднимая их к затылку, оголяя дивную шею.
– Да, и горе моё не в вине! – с усмешкой отозвался Джозеф, проходя без приглашения в спальню. – Ты слышала, что я сказал?
– Да, что-то про измену, – не оборачиваясь, ответила Амелия, голос её был совершенно равнодушным.
Фостер шумно выдохнул и грузно завалился на кровать. В руках у него была бутылка виски. Достав зубами пробку с характерным звуком, мужчина выплюнул её в сторону.
– Я был на Ковент-Гарден и снял шлюху… – обречённо усмехнулся он, запивая свои слова несколькими глотками алкоголя. – Поимел её прямо в переулке, представляешь? Думал, что освобожусь от чувств. Отомщу тебе за нанесённое оскорбление. За то, что ты даже не попыталась объясниться со мной! Но нет, стало лишь хуже. Подумать только, ты выходишь замуж, а предателем себя чувствую я.
Амелия сидела молча, не смотря на любовника, хотя и имела возможность наблюдать за ним через зеркало. Но когда в его речь вплелись случайные всхлипы, леди обернулась. Глаза журналиста блестели от слёз – тихая мужская боль, заключённая в безмолвной солёной влаге. И несмотря на то, что Говард никогда не была влюблена в Фостера, она любила то, как он любил её, и относилась к нему с нежностью. Видеть муки человека, который много лет был рядом и поддерживал, сложно, даже для такой циничной барышни, коей была мисс Говард.
Встав со стула, девушка подошла к постели и, взяв Джозефа за руку, потянула на себя, заставляя его сесть. Затем отняла бутылку и присела перед любовником на колени, заключая в свои ладони его лицо.
– Милый мой, несчастный Джозеф. Ты изменил не мне, а собственным убеждениям. Но если тебе столь необходимо прощение, знай, я не серчаю. Мы не принадлежим друг другу и не имеем права взыскивать за неверность.
Журналист подался вперёд, хватая Амелию за плечи, скользя по любимым чертам потерянным взглядом.
– Я всегда принадлежал тебе, и сейчас принадлежу… – горько заключил он. – Мне было бы легче, начни я тебя ненавидеть за этот брак. Но мы оба понимаем, что ты не виновата! Ты пытаешься спасти сестру, своё имя, состояние! А я вынужден смотреть на это со стороны, потому что не имею должного положения и финансов. Не могу защитить тебя. Я ничтожество, Амелия! Всё это моя вина! Свадьба, банкротство! Будь я более настойчив, внимателен к деталям, я бы смог повлиять на твоего отца, пока тот окончательно не спился! Слишком поздно я заметил… Слишком поздно открылся тебе…
– Джозеф, остановись, – перебила его Говард, ведь чем дольше журналист говорил, тем более жалко выглядел. – Еще немного – и ты обвинишь себя в изгнании Адама и Евы из Эдемского сада…
– Но ведь я… – зажмурившись, простонал джентльмен.
– Ты, как и я, всего лишь жертва обстоятельств, – мягко подчеркнула Амелия и оплела шею любовника руками. – Нам приходится играть по чужим правилам, дорогой, чтобы выжить. Но ты прекрасно осведомлён о моих чувствах к судье. А я знаю, о ком на самом деле думал ты, пока… Ты ведь даже имени её не спросил, так? – с лёгкой усмешкой предположила Говард.
Джозеф отрицательно качнул головой, подтверждая догадку Амелии, и она, словно в благодарность, заточила его губы в плен томного и чувственного поцелуя.
На некоторое время в спальне воцарилась тишина. Немного погодя, Амелия отстранилась от любовника и, поднявшись на ноги, смерила его недовольным взглядом.
От журналиста страшно несло табачным дымом и элем, видимо, мужчина пролил напиток себе на пиджак.
– Выглядишь как бродяга…
– Чувствую себя так же, – саркастично улыбнулся Фостер.
Мисс на мгновенье задумалась. Отвела взгляд в сторону, застыла. Затем улыбнулась своим мыслями и, посмотрев на Джозефа, протянула ему руку.
– Ты должен знать, Байрон выдвинул мне условие расстаться с тобой. Мне придётся выполнить это требование.
Фостер поджал губы. Амелия продолжила:
– Но так как наше соглашение вступит в силу только после венчания, сегодня ты можешь остаться на ночь… – голос девушки стал необычно соблазнительным, он действовал на разум журналиста точно опиум. Сначала касаясь сознания лишь слегка, мягкой дымкой, а после увлекая в мир красочного забытья и счастья. – Это будет последняя наша ночь, Джозеф. Но в память обо всём, что было, я обещаю тебе отдать всю себя…
Амелия закусила нижнюю губу и прогнулась в пояснице, словно кошка, разминающая мышцы перед прыжком. Фостер взял леди за руку и поднялся на ноги, скользнув пальцами под лёгкий шёлк пеньюара.
