Фостер выглядел странно: дёрганый, нервозный, глаза блестели как у безумца. Взлохмаченные волосы торчали в разные стороны, на щеках лёгкая щетина. Но одет джентльмен был достойно – чёрный фрак, белоснежная сорочка, аккуратно повязанный галстук.
Сама Амелия к свадебному наряду ещё не притрагивалась. Платье доставили глубокой ночью, портниха еле успела подогнать длину. И так как невеста уже спала, было принято решение отложить финальную примерку до утра.
– Послушай, – журналист ухватился за тонкое запястье, когда Говард проходила мимо, возвращаясь к трюмо. – Я знаю, как уберечь тебя от проклятья этого брака!
Амелия бросила на мужчину пренебрежительный взгляд и отняла руку, словно ей было неприятно его прикосновение. Фостер оскорблённо выдохнул.
– Уходи! – в голосе леди прозвучала сталь.
– Амелия, выслушай, – Джозеф вновь приблизился, схватил любовницу за плечи, крепко впиваясь пальцами в нежную кожу, заставляя смотреть себе в глаза. Несмотря на ледяной взгляд девушки и явное нежелание продолжать диалог, он не отступился. – Я не могу тебя отпустить! Я пытался смириться, сделать так, как ты велела. Но это сильнее меня, мои чувства сильнее… При одной мысли, что кто-то другой будет касаться твоего тела, владеть тобой, я готов умереть или… убить. Ты не можешь выйти за судью, тем более что сама этого не желаешь! Я не допущу!
Джентльмен уже почти кричал. Его боль, смешиваясь со страхом потери, рвущим на куски душу, вгрызлась в тело изнутри, поедала безумием, ревностью, обидой, страстью. Никогда прежде Говард не доводилось видеть столь многогранного отчаянья в глазах любовника, ни в чьих глазах! Фостер более не балансировал на грани, он сорвался, оступился, а может, и по собственной воле бросился с обрыва. И теперь его сердце стремительно летело вниз, чтобы либо разбиться о скалы и умереть, либо оказаться в ладонях женщины, которую он столь беззаветно любил.
Звонкий и хлёсткий удар! Щека мужчины вспыхнула от отрезвляющей пощёчины. Амелия глядела на него без жалости и сожаления. Она могла понять его муки, но отказывалась потому, что тогда ей пришлось бы примириться и со своими.
– Жалкий эгоист! – мисс со злостью выплюнула в лицо журналиста колкость, преисполненная отвращением к его слабости.
Фостер опешил, выпустив Амелию из своих рук. Застыл, точно статуя, и лишь его глаза продолжали жить, страдать, кровоточить слезами, что хрустальными осколками блестели на нижнем веке.
Воздух замер, тишина зависла над головой вязкой смолой, капающей на плечи, сковывающей движения. В молчании прошло не менее пяти минут. Фостер пытался подобрать слова. Амелии же было нечего ему сказать. Вступить в прения – значит, проявить эмоции. А эмоции угрожали смести стену, защищающую её сердце.
Наконец Джозеф нашел в себе силы, чтобы пошевелиться. Он хрипло выдохнул и, запустив обе руки в волосы, отвернулся – ему не хватило мужества стойко вынести осуждающий взгляд почти почерневших от презрения глаз.
– Может, и так, – уже спокойно заговорил он. – Но нет ничего постыдного в том, чтобы бороться за свою любовь…
Амелия на долю секунды прикрыла глаза. Любовь… любовь… любовь! Как же она ненавидела это слово! Чувства превращали людей в безумцев, лишали их воли, достоинства, вынуждая пресмыкаться перед объектом своих грёз.
– Джозеф, просто уходи! Всё кончено! Даже если произойдёт чудо и Байрон отменит свадьбу, я не вернусь к тебе. У тебя нет причин оставаться на церемонию, у тебя вообще больше нет причин быть здесь. Забудь меня!
– Забыть? – мужчина резко обернулся. В его глазах мелькнуло нечто пугающее, отталкивающее.
– Да, мистер Фостер, я не желаю более продолжать наше общение.
Джозеф криво усмехнулся. Опустил голову, глядя в пол, прожигая разочарованным взглядом дыру в деревянных половицах, а затем приглушённо рассмеялся – обречённо и горько.
– Как скажешь, – согласно кивая, ответил джентльмен, пряча руку в карман пиджака и вскоре доставая из него маленькую склянку из тёмного, мутного стекла. В очередной раз нарушив личное пространство мисс, он вложил в её ладонь пузырёк и смиренно отступил назад.
– Не важно, будешь ты со мной или нет, но ты не обязана страдать и терпеть этого мерзкого старика всю свою жизнь. Это яд, он действует мягко, не оставляя следов. Полиция решит, что у судьи случился сердечный приступ. Лучше добавить в напиток прямо на торжестве, чтобы это произошло на глазах гостей, тогда у тебя будет алиби. Я хотел сделать это сам, но ты гонишь меня. Отныне твоя судьба в твоих же руках, как ты всегда и мечтала.
Амелия, потрясённо распахнув глаза, застыла в оцепенении. Она могла ожидать от мужчины напротив чего угодно – предложения сбежать, гениальной идеи, как раздобыть денег, но убийство…
– Ты сошёл с ума! – леди дёрнула плечом, попятившись назад, сжимая тонкими пальцами смертоносное снадобье.
– Сошел! Когда позволил себе поверить в то, что в твоём сердце есть для меня место… – размеренно вздохнув, Фостер натянуто улыбнулся. – По просьбе главного редактора я вынужден присутствовать на вашей свадьбе, мисс Говард. Но после я более не стану обременять вас своим присутствием.
Нервозно дёрнув головой в размытом поклоне, журналист развернулся и стремительно покинул комнату. Ошеломлённо глядя на его прощальный подарок, Амелия тяжело сглотнула и, стараясь отрешиться от чёрных мыслей, поспешно спрятала пузырёк в ящик комода.
Глава 17
«В иных делах стыдливость и молчанье
Вреднее откровенного признанья».
Уильям Шекспир
Экипаж Амелии прибыл к церкви за час до церемонии. Невеста изъявила желание ехать в одиночестве, поэтому Мэри и отцу пришлось дожидаться второго кучера.
Оба Байрона уже были на месте. И пока старший высказывал свои пожелания священнику, а правильнее будет сказать, отдавал приказы, младший стоял на крыльце, вертя в руках опиумную трубку, никак не решаясь её закурить.
Высокая карета без украшений и вензелей остановилась прямо перед входом. Говард приоткрыла занавеску лишь на четверть и, завидев Даниэля, досадливо вздохнула. У неё был план: приехать первой, скрыться в отведённой комнате и провести последние минуты свободы, наслаждаясь обществом лишь собственных демонов.
После разговора с Джозефом и без того скверный день стал почти невыносимым. Амелия не сожалела о сказанных журналисту словах, но никак не могла перестать думать о склянке, спрятанной средь ночных рубашек и платков. Неужели Фостер был готов отнять чью-то жизнь ради неё? Быть может, леди ошибочно недооценивала джентльмена? Возможно, разгляди она в нём вовремя особые черты, наделяющие твёрдостью характера и способностью добиваться своего вопреки всему, смогла бы взрастить себе подходящего компаньона?
Чуть качнув головой, мисс отмахнулась от мыслей. В данный момент нежелание выходить замуж могло вызывать и более безумные предположения. Фостер всегда был подкаблучником, им и остался. Мало того, он столь крепко держался за этот самый каблук, что чуть было не пересёк черту, взяв на душу тяжкий грех.
